Антти Николаевич Тимонен - Мы карелы

Мы карелы

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ОЗЕРО ПЕРЕД БУРЕЙ

Казалось, озеро вот-вот разрыдается и лишь с трудом сдерживает слезы. Над ним нависли тяжелые, набрякшие тучи, готовые пролиться дождем. По воде пробегала тревожная рябь: еще немного — и озерная гладь закипит, запенится. Но дождь так и не начинался, и поверхность озера оставалась по-прежнему спокойной. Только медленная зыбь, словно память о прошедших бурях или предвестие новых ненастий, колыхалась, покачивая лодку.

Мыс Тахкониеми выдается далеко в открытое озеро — он словно всегда в дозоре, чтобы первым встретить бурю. На краю мыса стоят три сосны. Три, как во всех карельских сказках, но это не сказочные красавцы деревья, а корявые, искривленные морозами и ветрами, выросшие на скудной каменистой земле северные сосны с ветвями, искореженными бурями, одна даже с обломанной вершиной. Но еще не случалось в этих краях такой бури, что смогла бы сломать их, вырвать с корнями. Казалось, эти сосны прикрывают собой молодой сосняк, выросший в глубине мыса. У молодых деревьев впереди будут свои бури.

Миновав мыс, лодка вышла в открытое озеро и направилась к другому берегу, до которого было верст десять. На веслах сидела женщина лет тридцати, а на кормовом сиденье — мальчуган лет пяти-шести. По одежде женщина могла бы сойти за старуху: латаные-перелатаные старые сапоги, выцветший ситцевый сарафан, вместо пальто солдатская шинель, укороченная чуть ли не по пояс. Из отрезанных пол шинели были-сшиты штаны для мальчика. Правда, сукна не хватило, штаны получились короткие, до колен, но зато теплые и крепкие. Мать сшила их сама. До этого ей не приходилось шить мужской одежды. Конечно, шитье — дело женское. Умеешь, не умеешь — шей. Да вроде и умения особого тут не надо. Взяла ножницы для стрижки овец, раскроила штанины, сшила их — вот портки и готовы, носи на здоровье, сынок.

Вспотев от гребли, женщина сбросила с головы вязаный платок, из-под которого выпали две тяжелые косы, одна на грудь, другая за спину.

Прошло много лет с тех пор, как на посиделках к ней подсел Васселей, дотронулся до косы и шепнул:

— Анни, а косы у тебя красивые.

— Только косы? — засмеялась Анни.

А сама покраснела.

Конечно, ей хотелось, чтобы вся она была красивая, лучше всех. Но что поделаешь, если лицо у нее слишком широкое, нос маленький, да к тому же еще и вздернутый. Зато глаза у нее были… Конечно, Васселей их сразу заметил. Большие и ярко-синие. Когда Анни была ребенком, мать ее ласково называла: «Глазастая ты моя».

О глазах Васселей не сказал ничего. Только заглянул в них пристально-пристально, поднялся с лавки и ушел. А через неделю к дому Анни подошла ватага мужиков и как начали палить из дробовиков в небо. Потом сваты ввалились в избу, и старший из них, подпоясанный полотенцем, торжественно перекрестился и сказал:

— Слыхали мы, что у вас девица-красавица на выданье, а у нас жених хороший имеется…

Три дня гуляли свадьбу. И плакали-причитали, и кадриль отплясывали. По обычаю, Анни должна была слезами обливаться, только не плакалось ей. Подруги тоже радовались, что их Анни станет невесткой в богатом доме. Анни, правда, призналась им, что быть невесткой в богатом доме ей вовсе не хочется, а женой Васселея она стать рада. В доме Анни жили бедно, но когда свадьбу праздновали, еды на всех гостей хватило. Все, что в доме нашлось, пошло в котлы и на сковороды, а потом на стол. Даже единственного теленка зарезали.

Во время свадьбы Анни спросила у Васселея:

— Ты за моей косой пришел?

— Нет, я тебя всю беру, — ответил Васселей.

…— Мама, греби побыстрее, холодно, — попросил сын Анни.

Кончалась весна, но погода держалась холодная, как поздней --">