Михаил Петрович Аношкин - Кыштымские были

нормальный заяц будет так делать? Выходит, не куш, а оборотень? Человек я пожилой, навидался всякого, а сгинуть ни за что ни про что неохота. И припустился я домой. Не зря же меня Бегунчиком прозвали. А про Пустобреха и говорить нечего — он первый подорвал, только я его и видел!

Возле своей избы отдышался, взопрел весь — пот глаза выел. Оклемался малость, гляжу и глазам не верю — косой сидит себе на своей пуговке, ушами прядет и вроде бы опять улыбается. Плюхнулся я на лавочку да как заору благим матом:

— Брысь отсюдова, окаянный! Сгинь, нечистый!

А заяц прыг-скок и к моим ногам. Трется, варнак, о сапог. Когда я сызнова-то в ум пришел, вот тогда только сообразил. Дурак старый — в нечистую силу поверил! Самое же обыкновенное — ручным заяц-то был. Такой ручной, что я диву давался. Другая собака так не ластилась, как он. Пойду, бывало, в магазин, а он со мной скок-поскок. Люди удивляются, мальчишки, сам знаешь, какие они охальники, камнем все в куяна норовят.

Да пришлось отдать мне зайчишку-то. Жалко. Но ничего не поделаешь. Как-то старуха сунула мне авоську да выпроваживает на базар кое-какого продукту купить. Направился я, а заяц за мной. А тут откуда ни возьмись Степка Седельников. Как увидел зайца да так это от радости подпрыгнул. И на всю-то улицу:

— Куяша! Здорово, куяшенька! Где это тебя черти носили столько времени?

Косой уши к спине и к Степану. Признал, окаянный, хозяина. Я Степке обсказал, что к чему. Он меня за рукав и к себе домой тащит.

— Погляди, — говорит, — на моих зверушек. Не пожалеешь.

И вправду. Кого только не было у Степки. И белка-вертихвостка. И филин-старый дурак. И бурундук-полосатик. И дятел-спятил. И лисичка-огневка. И ворон-вещун. И заяц-косой куян. Как в Ноевом ковчеге — семь пар чистых и семь пар нечистых. И все Степку понимают — вот это удивительно!

С той поры мы со Степкой дружны. Хочешь, свожу и покажу его чудеса?

--">