Михаил Афанасьевич Булгаков - Белая гвардия - русский и английский параллельные тексты

MIKHAIL BULGAKOV Михаил Булгаков. THE WHITE GUARD Белая гвардия One ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1 Great and terrible was the year of Our Lord 1918, of the Revolution the second. Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй. Its summer abundant with warmth and sun, its winter with snow, highest in its heaven stood two stars: the shepherds' star, eventide Venus; and Mars -quivering, red. Был он обилен летом солнцем, а зимою снегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушеская - вечерняя Венера и красный, дрожащий Марс. But in days of blood as in days of peace the years fly like an arrow and the thick frost of a hoary white December, season of Christmas trees, Santa Claus, joy and glittering snow, overtook the young Turbins unawares. Но дни и в мирные и в кровавые годы летят как стрела, и молодые Турбины не заметили, как в крепком морозе наступил белый, мохнатый декабрь. О, елочный дед наш, сверкающий снегом и счастьем! For the reigning head of the family, their adored mother, was no longer with them. Мама, светлая королева, где же ты? A year after her daughter Elena Turbin had married Captain Sergei Talberg, and in the week in which her eldest son Alexei Turbin returned from years of grim and disastrous campaigning to the Ukraine, to the City of Kiev and home, the white coffin with the body of their mother was carried away down the slope of St Alexei's Hill towards the Embankment, to the little church of the St Nicholas the Good. Через год после того, как дочь Елена повенчалась с капитаном Сергеем Ивановичем Тальбергом, и в ту неделю, когда старший сын, Алексей Васильевич Турбин, после тяжких походов, службы и бед вернулся на Украину в Город, в родное гнездо, белый гроб с телом матери снесли по крутому Алексеевскому спуску на Подол, в маленькую церковь Николая Доброго, что на Взвозе. Their mother's funeral had been in May, the cherry and acacia blossom brushing against the narrow lancet windows of the church. Когда отпевали мать, был май, вишневые деревья и акации наглухо залепили стрельчатые окна. His cope glittering and flashing in the golden sunlight, their parish priest Father Alexander had stumbled from grief and embarrassment while the deacon, his face and neck mauve, vested in beaten gold down to the tips of his squeaky boots, gloomily intoned the words of the funeral service for the mother who was leaving her children. Отец Александр, от печали и смущения спотыкающийся, блестел и искрился у золотеньких огней, и дьякон, лиловый лицом и шеей, весь ковано-золотой до самых носков сапог, скрипящих на ранту, мрачно рокотал слова церковного прощания маме, покидающей своих детей. Alexei, Elena, Talberg, Anyuta the maid who had grown up in the Turbins' house, and young Nikolka, stunned by the death, a lock of hair falling over his right eyebrow, stood at the foot of the ancient brown ikon of St Nicholas. Алексей, Елена, Тальберг и Анюта, выросшая в доме Турбиной, и Николка, оглушенный смертью, с вихром, нависшим на правую бровь, стояли у ног старого коричневого святителя Николы. Set deep on either side of his long bird-like nose, Nikolka's blue eyes had a wounded, defeated look. Николкины голубые глаза, посаженные по бокам длинного птичьего носа, смотрели растерянно, убито. Occasionally he raised them towards the ikon screen, to the vaulted apse above the altar where that glum and enigmatic old man, God, towered above them and winked. Изредка он возводил их на иконостас, на тонущий в полумраке свод алтаря, где возносился печальный и загадочный старик бог, моргал. Why had he inflicted such a wrong on them? За что такая обида? Wasn't it unjust? Несправедливость? Why did their mother have to be taken away, just when they had all been reunited, just when life seemed to be growing more tolerable? Зачем понадобилось отнять мать, когда все съехались, когда наступило облегчение? As he flew away through the crack that had opened up in the sky, God vouchsafed no answer, leaving Nikolka in doubt whether the things that happened in life were always necessary and always for the best. Улетающий в черное, потрескавшееся небо бог ответа не давал, а сам Николка еще не знал, что все, что ни происходит, всегда так, как нужно, и только к лучшему. The service over, they walked out on to the ringing flagstones of the porch and escorted their mother across the vast City to the cemetery, to where their father had long lain under a black marble cross. Отпели, вышли на гулкие плиты паперти и проводили мать через весь громадный город на кладбище, где под черным мраморным крестом давно уже лежал отец. And there they buried their mother . . . И маму закопали. For many years before her death, in the house at No. 13 St Alexei's Hill, little Elena, Alexei the eldest and baby Nikolka had grown up in the warmth of the tiled stove that burned in the dining-room. Эх... эх... Много лет до смерти, в доме N13 по Алексеевскому спуску, изразцовая печка в столовой грела и растила Еленку маленькую, Алексея старшего и совсем крошечного Николку. How often they had followed the story of Peter the Great in Holland, 'The Shipwright of Saardam', portrayed on its glowing hot Dutch tiles; how often the clock had played its gavotte; and always towards the end of December there had been a smell of pine-needles and candles burning on evergreen branches. Как часто читался у пышущей жаром изразцовой площади "Саардамский Плотник", часы играли гавот, и всегда в конце декабря пахло хвоей, и разноцветный парафин горел на зеленых ветвях. In answer to the gavotte played by the bronze clock in their mother's bedroom --">