Михаил Афанасьевич Булгаков - Белая гвардия - русский и английский параллельные тексты

содрана и снаружи наскоро прибита. ' I'd shoot the swine if I caught them, by God I would. - Вот бы подстрелить чертей! Ей-богу. Why don't we keep watch out here tonight? Знаешь что: сядем на эту ночь в караул? I know it's that shoemaker's family from Number 11. Я знаю - это сапожники из одиннадцатого номера. And they've got much more firewood than we have, damn them!' И ведь какие негодяи! Дров у них больше, чем у нас. 'Oh, to hell with them . . . -А ну их... Come on, let's go.' Идем. Бери. The rusty lock creaked, a pile of logs tumbled down towards the two brothers and they lugged them away. Ржавый замок запел, осыпался на братьев пласт, поволокли дрова. By nine that evening the tiles of Saardam were too hot to touch. К девяти часам вечера к изразцам Саардама нельзя было притронуться. The gleaming surface of that remarkable stove bore a number of historic inscriptions and drawings, painted on at various times during the past year by Nikolka and full of the deepest significance: Замечательная печь на своей ослепительной поверхности несла следующие исторические записи и рисунки, сделанные в разное время восемнадцатого года рукою Николки тушью и полные самого глубокого смысла и значения: If people tell you the Allies are coming to help us out of this mess, don't believe them. "Если тебе скажут, что союзники спешат к нам на выручку, - не верь. The Allies are swine. Союзники - сволочи. He's a pro-Bolshevik! Он сочувствует большевикам." A drawing of a head of Momus, written underneath it: Рисунок: рожа Момуса. Подпись: Trooper Leonid Yurievich. "Улан Леонид Юрьевич". News is bad and rumours humming - People say the Reds are coming! "Слухи грозные, ужасные, Наступают банды красные!" A painting of a face with long drooping moustaches, a fur hat with a blue tassel. Рисунок красками: голова с отвисшими усами, в папахе с синим хвостом. Underneath: Подпись: Down with Petlyura! "Бей Петлюру!" Written by Elena and the Turbins' beloved childhood friends - Myshlaevsky, Karas and Shervinsky - in paint, ink and cherry-juice were the following gems: Руками Елены и нежных и старинных турбинских друзей детства - Мышлаевского, Карася, Шервинского - красками, тушью, чернилами, вишневым соком записано: Elena loves us all, "Елена Васильевна любит нас сильно, the thin, the fat and the tall. Кому - на, а кому - не." Lena dear, have booked tickets for Aida Box No. "Леночка, я взял билет на Аиду. 8, right. Бельэтаж N8, правая сторона." On the twelfth day of May 1918 I fell in love. "1918 года, мая 12 дня я влюбился." You are fat and ugly. "Вы толстый и некрасивый." After a remark like that I shall shoot myself. "После таких слов я застрелюсь." (followed by an extremely realistic drawing of an automatic) (Нарисован весьма похожий браунинг.) Long live Russia! "Да здравствует Россия! Long live the Monarchy! Да здравствует самодержавие!" June. "Июнь. Barcarolle. Баркарола." All Russia will recall the day of glorious Borodino. "Недаром помнит вся Россия Про день Бородина." Then printed in capitals, in Nikolka's hand: Печатными буквами, рукою Николки: 1 hereby forbid the scribbling of nonsense on this stove. Any comrade found guilty of doing so will be shot and deprived of civil rights, signed: Abraham Goldblatt, "Я таки приказываю посторонних вещей на печке не писать под угрозой расстрела всякого товарища с лишением прав. Ladies, Gentlemen's and Women's Tailor. Commissar, Podol District Committee. Комиссар Подольского райкома. Дамский, мужской и женский портной Абрам Пружинер, 30th January 1918. 1918 года, 30-го января." The patterned tiles were luxuriously hot, the black clock going tonk-tank, tonk-tank, as it had done for thirty years. Пышут жаром разрисованные изразцы, черные часы ходят, как тридцать лет назад: тонк-танк. The elder Turbin, clean-shaven and fair-haired, grown older and more sombre since October 25th 1917, wearing an army officer's tunic with huge bellows pockets, blue breeches and soft new slippers, in his favourite attitude - in an upright armchair. Старший Турбин, бритый, светловолосый, постаревший и мрачный с 25 октября 1917 года, во френче с громадными карманами, в синих рейтузах и мягких новых туфлях, в любимой позе - в кресле с ногами. At his feet on a stool Nikolka with his forelock, his legs stretched out almost as far as the sideboard - the dining-room was not big - and shod in his buckled boots. У ног его на скамеечке Николка с вихром, вытянув ноги почти до буфета, - столовая маленькая. Ноги в сапогах с пряжками. Gently and softly Nikolka strummed at his beloved guitar, vaguely . . . everything was still so confused. Николкина подруга, гитара, нежно и глухо: трень... Неопределенно трень... потому что пока что, видите ли, ничего еще толком не известно. The City was full of unease, of vague foreboding . . . Тревожно в Городе, туманно, плохо... On his shoulders Nikolka wore sergeant's shoulder-straps to which were sewn the white stripes of an officer cadet, and on his left sleeve a sharp-pointed tricolor chevron. (Infantry, No. 1 Detachment, 3rd Squad. На плечах у Николки унтер-офицерские погоны с белыми нашивками, а на левом рукаве остроуглый трехцветный шеврон. (Дружина первая, пехотная, третий ее отдел. Formed four days ago in view of impending --">