Камал Ибрагимович Абуков - Балъюртовские летописцы

1

— Казбек, — заглянула в комнату испуганная секретарша, — Казбек, Сергачев звонил. Сказал, чтобы в три часа ты был у него. Сказал — третий этаж, кабинет пятьдесят девять.

Все, кто находился в тесно заставленной письменными столами комнате, а было там человек семь, многозначительно переглянулись. Сам Сергачев вызывает — это не халам-балам! Сергачев — большой хаким, курирует всю республиканскую печать, радио, телевидение. Его они хорошо знают, хотя многие не видели никогда в жизни. Да это и понятно, с точки зрения рядового редактора Сергачев — Эльбрус. Шутка сказать! Он и по улицам не ходит просто так, без дела, а по делу его возят в машине.

Казбек сбегал домой, надел новый костюм, белую рубашку, галстук.

Наверно, на улице было жарко, наверно, дымился от зноя асфальт, может быть, встречались по дороге какие-то знакомые — Казбек ничего не видел и не слышал. Без четверти три он уже стоял у входа в обком партии, а еще через пять минут, с разрешения дородного усатого постового, оказавшегося его земляком, поднимался по широкой прохладной лестнице, устланной красной ковровой дорожкой.

Казбек тоже никогда не видел Сергачева, хотя и неоднократно ссылался на него в разговорах, а однажды в своей статье, напечатанной в республиканском журнале, даже позволил себе заметить: «как справедливо указывал В. И. Сергачев…» Речь шла о книге местного издательства, которую Сергачев похвалил в газете, а Казбек, в свою очередь, разделил его высокое мнение на страницах журнала. Книга была неплохая, и никто на нее не покушался. Но Казбек отстаивал ее с таким задором прирожденного полемиста, что многим его коллегам статья показалась настолько смелой, что они поздравляли его и говорили с искренним восхищением: «Ну, ты молодец! Дал жизни!»

В холле третьего этажа стояло высокое трюмо в резной раме с причудливыми завитушками, видно, оставшееся в этом здании еще с тех незапамятных пор, когда здесь было дворянское собрание и господа офицеры бряцали шпорами и красовались друг перед другом черкесками дорогого сукна, серебряными газырями, кинжалами дамасской стали в драгоценных ножнах и прочей чепухой, которая раньше была в краеведческом музее, а теперь и там ее не осталось. Казбек остановился перед зеркалом — огромное, куда такое девать, в любой квартире оно выглядело бы глупо, поэтому, наверно, и стоит здесь десятки лет как вкопанное. «Сергачев, когда идет на работу и с работы, наверное, тоже в него смотрится», — подумал Казбек, разглядывая на огромном зеркальном поле собственное лицо, показавшееся ему вдруг маленьким и невыразительным.

Подойдя к двери с указанным номером, Казбек, затаив дыхание, поправил галстук, приосанился и, наконец, постучался.

— Казбек Алимов? Входи, входи, — раздался за его спиной голос, в ту же секунду из-за его плеча протянулась длинная, густо поросшая волосами рука, толкнула дверь, и Казбек оказался в кабинете. Подталкивая его, следом вошел высокий черноволосый мужчина в светлой рубашке с короткими рукавами, в белых полотнятых брюках, в плетеных босоножках — конечно, всего этого Казбек сразу не увидел, а разглядел постепенно, в ходе беседы, пока же он только отметил, что Сергачев очень высокий, черноволосый и длиннорукий.

— Садись, — сказал Сергачев Казбеку как старому знакомому и не прошел к себе за стол, а сел в кресло, точно такое же, в какое усадил Казбека. — Куришь?

Казбек отрицательно мотнул головой.

— Молодец. Водку пьешь?

Казбек отрицательно мотнул головой, совсем потерявшись от такого вопроса.

— Ну, хоть немножко пьешь? — с надеждой спросил Сергачев.

— Пью, — выдавил Казбек, лихорадочно подумав: «Значит, ему кто-то уже донес, что я иногда выпиваю с друзьями». И добавил: — На свадьбах.

— А-а, — сказал Сергачев, — на свадьбе, конечно, как не выпить, я бы сам с удовольствием, да врачи не велят. В море купаешься?

— Редко.

— Надо чаще, — сказал Сергачев, — главное — здоровье. Я каждое утро перед работой — на пляж, великое дело. Как жена поживает?

— Хорошо, спасибо.

— Дети есть?

— Сын.