Вячеслав Викторович Сукачев - Любава

только нету: и ягодка, и грибочки, на зверушек всяких насмотреться можно.

Митька уходил на работу, так ничего и не сказав Любке.

4

По вечерам Пелагея Ильинична убирала в леспромхозовской конторе. С тщательностью, к которой была приучена с детских лет, протирала столы, перемывала стаканы и графины, а войдя в работу, не замечала времени и колготилась порой до поздней ночи. И так уж повелось, что за работой не успевала доглядывать Пелагея Ильинична за своими мыслями, и уводили они ее на многие годы назад. А с того дня, как неожиданно привез Митька из райцентра женушку, и вовсе не стало покоя. Вначале было и обрадовалась Пелагея Ильинична невестушке, так как Митька вполне в мужской возраст вошел, но на другой же день и забыла свою радость. А теперь, когда уже и месяц минул, и вовсе затомилась мыслями. Совсем другой представляла она жизнь возле Митьки и его женушки. А так вот — и гадать не помыслила. За свой-то век Пелагея Ильинична каких только жизней не перевидала, а вот такую, как у ее Митьки пошла, припомнить не могла. Бывало, мужики своих сударушек поколачивали, бывало, и женушки домом верховодили, но все это как-то по-людски, без хитростей, у всех на виду.

А уж Митька ли не парень? Считай, в коопзверопромхозе на первом месте. Не смотри, что молод, а таких вострецов за пояс заткнул, что куда там. Вон, Степан Матвеев до Митьки с первенства годков десять не сходил. А Митька как стал промышлять, так в первый же год его с первого места и снял. Одних похвальных грамот от дирекции — не перечесть, а за прошлый год еще и медаль из Москвы привез. Вот тебе и Митька Сенотрусов. Отцовскую-то славу быстро позабыли, а он возьми да и поддержи, теперь уже и Москва Сенотрусовых знает. Хотя знавала-то она, матушка белокаменная, и раньше их фамилию. Троих взяла себя оборонять, да двое там и полегли, а не выдали. Как же их не помнить? Федор, Петро и Сам — Григорий Маркелович Сенотрусов. Да ведь все не какие-нибудь шпингалеты, а один к одному, что с плеча возьми, что с груди поглядь. Вот и Митька на их же закваске опарился. Доведись, черту рога сломит, а так и мухи не обидит. Нет, не обидит. В сенотрусовском-то родове издревле такого не водилось, чтобы кого понапрасну забидеть. И Митька не может, даром ли она, мать, при нем была, да отцовскую выучку, как могла, на него отдавала? А легко ли с ним-то было? Одно военное лихо вспомнить, дак и того уже достанет за глаза, а потом еще и голод в сорок седьмом, и пожар деревенский в пятидесятом, после которого пришлось зимовать в копанных под штык землянках. Да и мало ли другого лиха довелось перевидеть, когда целая жизнь пережита-перемучена.

Грех, конечно, но другой раз подумать, так мужикам и позавидуешь: они свой долг исправно сполнили, да во славе и полегли — все при наградах от правительства да при благодарностях от командиров. А женскую-то долю кто измерил, какой наградой оценил? Другой-то раз концерт по заявкам к восьмому марта слушаешь, о женщинах говорят все правильно, да ведь все больше про то говорят, что на производстве в передовиках ходят, а домой загляни — и сказать неча. Обыкновенное дело — хлопочут женщины. А вот здесь-то она самая и есть, доля женская. Не так ли?

Митька, последыш, уж так неурочно родился, что и не удумать. Ей-то, Пелагее, уже сороковой дотягивало, когда он вдруг обнаружился. Это, если после Петра считать, через тринадцать годков. Сам-то как узнал, долго поверить не мог, а потом и говорит:

— Ты, Пелагеюшка, хоть бы предупредила, что в тебе силы на этакое дело остались, так мы бы и с домом затевать погодили.

А оно и верно, в аккурат перед этим первый венец и положили, дальше на помощь надеялись, всем деревенским миром сруб под крышу поднять.

— Может, мне в баньке попариться? — додумалась спросить она и в первый раз увидела, как Сам во зло входит. Глянул — ровно прошиб и молча на улицу вышел. А уж на нее-то стыдобушка навалилась — век не забыть.

Ну и ничего, дал бог, справились они с домом, в два года и осилили. Митька-то первые шажочки по новым половицам, еще не крашенным, выделывал.

Тогда уже Федора дома не было, подался в город, в ремесленное училище. Он как-то с детства до учебы был охоч, а вот Петро — тот нет. Тому бы все с отцом покрутиться. Чуть отвернешься, а он уже в лес навострился. Бердану на плечо и зашагал, а прикладом его по пяткам и колошматит.

— Крепок на пятки у нас парень будет, — смеется Сам.

А уж и крепок был, это --">