Вячеслав Викторович Сукачев - Любава

что он подойдет и спросит ее о чем-нибудь, и она не сможет ничего ему ответить.

Она уже все решила для себя и решила бесповоротно именно в тот момент, когда смотрела на Вячеслава Ивановича, смотрела испуганно и жалко, хорошо понимая, что он не мог не знать о неожиданном визите Марии Иосифовны. Что он, может быть, именно поэтому и пришел в магазин и не решается сразу подойти и объясниться, сказать ей хоть что-нибудь.

С тайной мукой посмотрела Любка еще раз на Вячеслава Ивановича, глубоко вздохнула, словно уже теперь зная всю свою будущую жизнь, и медленно ушла в подсобку…

3

Была ранняя осень. По утрам светлые дали полнились синим воздухом и по этому воздуху легко планировали к земле первые листья. Сметанные на задах огородов стога сена побурели от солнца, осели, храня в себе зеленое тепло благодатного лета.

Как-то под вечер вышел к деревне сохатый, замер у голубой протоки, тяжело втягивая густой воздух. Долго он так стоял, высоко вскинув красивую голову, а потом вошел в лес, и лес молча принял его. Сорвались было мужики с ружьями вдогонку, да тут же и вернулись — лес их не принял. Он сохранил сохатого для скорого боя, в котором должно было отстаиваться право сильнейшего на продолжение потомства.

Любка просыпалась рано. Долго лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к ровному дыханию Митьки. Потом осторожно выбиралась из-под одеяла и шла на кухню. Здесь она садилась к столу и грустно смотрела в маленькое оконце на далеко видневшуюся тайгу. Она осунулась и подурнела, но не замечала этого, а если бы и заметила, то скорее бы обрадовалась, чем опечалилась.

Усталая уже с раннего утра, она выходила на улицу, садилась на высокое крыльцо и опять смотрела в пространство, мало что различая в нем.

Вздрагивала, когда на крыльцо выходил Митька и робко смотрел на нее, не зная, что сказать. Смотреть он на нее старался все больше украдкой, со спины как-нибудь, боясь потревожить и расстроить ее. Он осторожно спускался с крыльца, пересекал двор и брался за топор.

С первыми ударами топора просыпалась Митькина мать, вернее, спускала ноги со своей узенькой железной кровати на лоскутный коврик. Накинув платье и подпоясавшись передником, она торопливо плескала в лицо пригоршни воды из рукомойника и шла доить корову. Наткнувшись на невестку, она замирала на минуту, удивленно и жалостно качала головой и сдержанно приветствовала ее:

— Будь здорова, доченька.

— Здравствуйте, Пелагея Ильинична, — тихо отвечала Любка, не шевелясь и не отвлекаясь взглядом от сизого пространства.

— А и рано же вы подхватились, — удивлялась Пелагея Ильинична, — еще и пяти, однако, не набежало?

Любка молчала, и матери отвечал Митька, внимательно прислушивавшийся к их разговору.

— Кто рано встает, тому бог дает.

— Бог-то даст, — вздыхала Пелагея Ильинична, — да и забрать не позабудет.

Мать спускалась с крыльца и некоторое время любовалась тем, как ловко и быстро разваливает Митька громадные кедровые чурки. Потом отпирала пригон и, отойдя в сторону, ждала, пока с квохтаньем и кудахтаньем торопливо выплескивались на улицу куры. Старый петух, задержавшийся больше положенного в жизни, выходил последним, взмахивал рыже-красными крыльями и хрипло кричал свою песню утра.

Но Любка ничего этого не замечала и лишь щурилась от прямо в глаза встающего солнца.

Процедив молоко и разлив по кружкам, Пелагея Ильинична говорила Митьке:

— Зови ее, молока пусть попьет.

Митька, уже переодевшись для работы, смахивал широкой ладонью русый с рыжинкой чубчик на сторону и выходил на крыльцо звать Любку.

— Любава, мать молоко пить зовет.

— Не хочу, — равнодушно отвечала Любка и гладила рукой теплые от солнца половицы.

Митька возвращался в дом, брал кружку с молоком и выносил Любке на крыльцо.

— Попей, — просил он, — парное.

Любка принимала кружку и отпивала немного. И опять сидела, безучастная, совершенно чужая в этом доме.

— Я уж и не знаю, чем ее потчевать? — сетовала Пелагея Ильинична. — Ничё-то она не ест и не пьет. Светится, ровно лампа какая.

— Ты к ней шибко не приставай, — просил Митька, — пусть она отдохнет, воздухом нашим надышится.

— Да я и так уж на нее дышать-то боюсь, — жаловалась мать. — Она ведь у нас ровно лунатик на крыше: кликни — и упадет. Ты ей вели, пусть хоть по лесу походит, там теперь благодать, чё --">