Вячеслав Яковлевич Шишков - Холодный край (Из дневника скитаний 1911 года)

смотрит на меня и говорит: 

 — Оставайся, бойе. Зверя промышлять   будем, тайга гулять будем. Э!

  Я молчу. Мне не до гулянья.   На шитике проснулись. От костра   струится голубой дымок и розовеет   снег на вершинах гор.

  Белка 

 Вот третью неделю живем в глухой   тайге, в избушке зверолова, поджидаем   тунгусов: они поведут нас на юг, к   Ангаре. Путь будет труден, мы это знаем:   по тайге, без дорог, без теплого   угла, через снега, буран, морозы. Мы   также знаем, что еще долго будут нас   ждать в родном краю, и когда пройдут   все сроки, нас станут оплакивать горько.   Но что же делать? Надо мириться,   иного выхода нет.   После встречи с тунгусом, когда наш   скудный флот — два шитика и три лодки   обледенели, мы решили, пробивая   шестами тонкий лед, плыть дальше, наугад,   в надежде повстречать жилье. Мы   плыли день и ночь. На быстрых местах   шитики неслись сломя голову, то и дело   ударяясь о невидимые в ночной тьме   камни. Мы прекрасно знаем, что от иного   внезапного удара шитик может перевернуться.   Если спасемся сами, погибнет   остаток сухарей. Так и так — смерть.   Однако раздумывать некогда, плывем.   И вот подул ураганный встречный ветер.   Наши лодки почти остановились.   Мы бросили весла, шли на шестах. Но   шесты один за другим ломались, за целый   день мы едва проходили версту. А   нам нужно лететь стрелой, чтоб не по-    гибнуть. Ветер дул целую неделю. Мы   коченели от холода, лица опухли, руки   разбиты в кровь. Мы теряем последнее   мужество. И одно на душе: «скорей бы   конец».   Вдруг, совершенно неожиданно, как   молния в ясный день — избушка зверолова.   В ней люди. Итак, мы третью неделю   живем в этой родной, дороже каменных   палат избушке.

 — В лесу сегодня тепло,— сказал товарищ.  

Выглядываю в окно. Белеет земля,   белеет крыша балагана, и на фоне сизого   неба желтыми призраками вытянулись   вверх задумчивые в своей дреме   лиственницы. Редко, редко падают неторопливые   снежинки.   Беру палку и спешу вглубь тайги, подальше  от жилья, туда, где слышен рокот   грозного порога.   Как тихо, как хорошо в тайге.

Солнца   нет, снеговыми облаками укрыто небо,   и сквозь колючие узоры леса виднеется   долина Нижней Тунгуски. А за рекой   угрюмо дремлет хребет Унекан, траурно-черный с белыми пятнами снега.   Тише, человек, тише. Взгляни, какую   землю попирает твоя нога. Только   взгляни, человек...   Слышу тайным слухом: шепчут мне   хвои, весь воздух: «Не бойся смерти,  человек. Смерть — сон. Уснешь, чтобы   проснуться, как и эта тайга весной. Не   будешь верить — умрешь, человек, и не   проснешься. Верь».   Вот вижу: сквозь белую пушистую   скатерть, только что вытканную мудрейшим   ткачом из узорчатых блесток снега,   проглядывает куст голубики. Ее спелые   ягоды, голубые с беловатым пушком,   так удивительно красиво проступают   из белизны пороши. Срываю и пробую.   Поддеваю в пригоршни снег и нюхаю   долго, долго. Какой удивительный   аромат: пахнет облаками, небом, вечностью.   Иду по мшистой шубе тайги. Оглядываюсь   назад. По моим следам расцветают   в снегу розы: то безглазая пята   топчет подснежную бруснику, из брусники   алая брызжет кровь.   Блеснуло на минуту солнце, позолотило   стволы дерев, зарумянило свежий   ковер на полянках, поиграло зайчиками   на хвое, скрылось.   Белка.   Становлюсь под дерево и, притаившись,   жадно слежу за ней. Она распушила   хвост, долго всматривается в мое   лицо, испытующе хоркочет и, как пружина,   упруго прыгает вверх по высокой   прямой сосне. Приостанавливается,   вновь взглядывает на меня. Я замер, не   шелохнусь, и это успокаивает ее.   Ах плутовка! Она будто не замечает   моего присутствия.   Я для нее — пень, ничто. Нет, притворяется.   Я прекрасно понимаю, что за   мной неотрывно следят ее глаза. Шевельнись   только, и — прощай, игра.   Скачет вдоль большого раскидистого   отростка, садится на самый его конец,   игриво поджимает передние лапки   к белой груди. Бисерные глаза ее   еще раз вскользь задевают меня, она   грозит в мою сторону лапкой и, взметнув   хвостом, несется сначала по суку,   потом вниз головой по стволу к земле.   Упруго скачет сразу четырьмя лапами   почти до самых корней — не к --">