Вячеслав Яковлевич Шишков - Холодный край (Из дневника скитаний 1911 года)

заблудимся. Да и все   небо в тучах, солнца нет.   Он косится на меня сверху вниз, с   непередаваемым чувством превосходства   и снисходительно говорит:  

 — Ладно.  

Я его научил вешить линию. Он берет   две пальмы-рогатины, втыкает в снег   сажен на десять одну от другой, отходит   в сторону, прищуривает глаз, приседает,   разводит руками, что-то шепчет,   соображая, вот перенес переднюю   рогатину на аршин вправо, присмотрелся,   перенес на вершок влево, еще.  

— Вот так. Иди, смотри. Там были...   Это!..  

Я прикладываю по линии буссоль, отсчитываю   румб, заглядываю в книжку на   вчерашнюю запись и поражаюсь: градус   в градус.   Он следит за выражением моего лица   и торжествующе спрашивает:  

— Верна?

   — Молодец!  Я тебе подарю ружье.   Теперь укажи, в какую сторону мы пойдем   и где будем ночевать. Только чтоб   верно было. 

  Сенкича сияет. Ружье для него — целое   богатство. Он быстро переставляет   рогатину, как колдун опять что-то   шепчет, разводит руками, еще раз переставляет   и говорит:  

— Во, смотри!  

Беру румб, записываю. Я вполне уверен,   что завтра утром, на следующем   стойбище, он точно укажет мне, за   двадцать пять верст, это самое место,   где сейчас стоим. Я знаю, что обратный   румб будет верен, как и в предшествующие   дни.   Чем это объяснить? Ведь это же —   чудо! Я б всякого назвал лжецом, если   б не проверил самолично эту удивительную способность тунгуса чувствовать   пространство.   Я показал ему карту. Глаза Сенкичи   загорелись. Долго, пристально смотрел,   расспрашивал:  

— Это что?  

— Нижняя Тунгуска.  

 — Это?   — Катанга.  

Он разбросил карту на снегу, припал   на локти.  

— А это Лемпо?—спросил он, проводя   ногтем по черте.  

— Да,— подтвердил я, вновь поражаясь   быстроте его соображенья. Человек   впервые видит карту. Возьмите любого   нашего мужика, он процарапает насквозь   голову, а не поймет эту китайскую   грамоту.  

— А это Бирьякан? — задает вопрос   Сенкича.  

—Да.  

— А это Туру?  

 — Нет, вот Туру. Это Пульваненга,—   возражаю я.

Тогда Сенкича швыряет   прочь карту, быстро выпрямляется и с   сарказмом говорит:  

— Какой дурак писал расписка? Врал!   Туру вот где, Пульваненга — вот!  

 — Эту карту писали в Питере, ученые,—   раздражаюсь я.  

— Дурак писал,— настаивает Сенкича.   Он берет сучок и чертит на снегу весь   наш предстоящий путь вплоть до Аннавары. Чертеж его схематичен, в прямых   линиях. Но почти все впоследствии подтвердилось.  

 — Да как ты это, Сенкича, знаешь?  

 — Вера такой.  

Трое 

Ночью по деревьям стучит мороз. В   верхнее отверстие чума видны золотые   россыпи звезд. В чуме страшный холод.   Костер потух. Я лежу в одном белье под   шубой. Надо бы разжечь костер, но   встать нет мочи. Темно. Вот кто-то вскочил,   зябко сделал — брр,— ляскнул зубами,   опять упал, пробормотав:  

— Язви тебя, вот холод...  

Наш русский.   Потом вылезла из оленьего теплого   мешка тунгуска Анна. Мешок у них двойной,   семейный, спит в нем с Сенкичей,   а сынишка — в берестяном кузовочке у   костра. Не замерз ли? Однако нет —   заплакал. Анна высекла искру, стала   разводить костер.  

— Замерзла, Анна? — спрашиваю. 

 — Взопрела,— посмеиваясь, отвечает   она.   Анна поднялась во весь рост, потянулась,   сняла рубаху, вывернула ее и распялила   над пламенем. Рубаха надулась   от жаркого воздуха колоколом и стала   плавно кружиться в раскинутых над костром   руках Анны, как карусель. 

  — Омко,— посматривая на меня, наставительно   говорит Анна.  

 Я знаю, что такое «омко»; омко — значит   вши.   Анна молода, очень красива, от ее   бронзового крепкого тела веяло какой-то внутренней чистотой. Но эти окаянные   «омко». Закрываю глаза и сердито   кутаюсь с головой в шубу. 

  — Нюльга сегодня будет большая,—   заявляет за чаем Сенкича. Глаза его   узенькие, заплывшие от сна и таежной   стужи.   За чумом голос Анны и бряканье бубенцов.   Она собирает оленей. Это не   так-то легко: они разбрелись по тайге,   надо ловить арканом. 

  В путь двинулись около полудня. Солнечный,   тихий день. На полянах снег   слепит глаза. Тишина полная. Иногда с   сосны слетит иней: это белка прыгнула   на другой сучок. Белок попадается много.   Но промышлять их нет времени. Однако   Анне невтерпеж. Иногда --">