Константин Яковлевич Ваншенкин - Разговор о птицах

Константин Яковлевич Ваншенкин Разговор о птицах

На исходе долгого больничного дня я очнулся и наконец освободился от рваного тягостного сна. В нашей большой палате разговаривали о птицах.

Вернее, рассказывал один – наш морской капитан Поликарп Герасимович. Говорил он, как всегда, спокойно, негромко, не торопясь.

– Замечательно красивая птица. Альбатрос. Судно дает, вы представляете, тридцать узлов, а он стоит над палубой, парит, крыльями вроде не шевелит, а не отстает.

– Это где же? В каких водах? – поинтересовался Витя, мой сосед, атлетически сложенный парень из рязанской деревни, ныне студент Нефтехимического института.

– Пятидесятые широты, – охотно объяснил Поликарп Герасимович и продолжал: – Ну, мы поймали одного. Есть еще голубые альбатросы. А этот белый…

– А размеры у него какие? – полюбопытствовал Витя.

– Крыло сто сорок три сантиметра. Измерили. Грудь, – Поликарп Герасимович показал руками, – сантиметров двадцать. Клюв, правда, здоровый. А перышко каждое с узором, исключительно красивый рисунок, тонкий. Царская птица. Но особенно он хорош, конечно, в полете.

– А как поймали, Поликарп Герасимович? – не унимался Витя.

– На крючок.

– Рыбу насадили?

– Конечно, рыбу. Прыгающую. Ну, как называют, летающую. Врач его с крючка снял аккуратно, чтобы не повредить. А он с палубы сам взлететь не может. Его надо на борт посадить, он бросается вниз, и пошел. А сам взлететь не может…

Я замер, ожидая, что сейчас он скажет о Бодлере, и, поскольку он все еще не упоминал о нем, хотел сам сказать: «А вы знаете, был французский поэт Шарль Бодлер, в середине прошлого века. И он написал знаменитое стихотворение «Альбатрос»… Но я был еще слишком слаб и не смог бы прочитать его вслух целиком.

Временами хандра заедает матросов,

И они ради праздной забавы тогда

Ловят птиц Океана, больших альбатросов,

Провожающих в бурной дороге суда.

Грубо кинут на палубу, жертва насилья,

Опозоренный царь высоты голубой,

Опустив исполинские белые крылья,

Он, как весла, их тяжко влачит за собой.

Лишь недавно прекрасный, взвивавшийся к тучам,

Стал таким он бессильным, нелепым, смешным!

Тот дымит ему в клюв табачищем вонючим,

Тот, глумясь, ковыляет вприпрыжку за ним.

Так, Поэт, ты паришь под грозой, в урагане,

Недоступный для стрел, непокорный судьбе,

Но ходить по земле среди свиста и брани

Исполинские крылья мешают тебе^[1].

– Исключительно красивая птица, – говорил между тем Поликарп Герасимович. – Чучело хотели сделать на память, для кают-компании, но команда запротестовала. Пожил три дня, и отпустили. Пищи, правда, много берет…

Наша палата была самая большая в отделении, и к нам заходили многие, запросто, поболтать.

– Ну что? – спросил Поликарп Герасимович стоящего у дверей человека. – Завтра операция? А жена уже прилетела?

– Да, – смущенно улыбнулся тот. – Как погоду дали, первым бортом вылетела. – И, продолжая улыбаться, рассказал: – А вы знаете, у нас птица кедровка, леса кедровые сажает. Она птенцов-то поздно выводит и вот на зиму заготовляет им корм, кедровые орешки. А уж выбирает самые отборные, ни одного бракованного. Ямки она выкапывает обязательно на полянке, на открытом месте, и прячет орешки-то. И всегда запасает больше, чем нужно. А зимой под снегом находит – нюх такой, что ли, или ориентировка такая. Но не все лунки все же находит, вот они и прорастают потом и растут, кедры-то. Будете в тайге, увидите, на полянке кедры молоденькие растут, три-четыре из одного места, – считай, кедровка посадила. Клюв у нее сильный, мерзлую землю долбит, никого она не боится, но когда орешки откапывает, в снег углубится, увлечется, тут ее хищник сверху-то берет беззащитную.

– Ишь ты! – удивился Витя. – А величина ее какая?

– Величина? Как вам сказать? Знаете скворца? Так вот примерно один с четвертью скворца.

– Интересно, – задумчиво сказал Витя. – Бывает, идешь в поле – так? видишь: что за птица здоровая такая? А подойдешь ближе – скворец. Так расхохлился.

– Нет, – возразил кто-то, – это когда они весной прилетят, худущие, в скворешник так и проскакивают, а уж осенью с трудом пролезают.

– Один с четвертью скворца, – повторил сибиряк.

– Как голубь?

– Что голубь! Голуби – тунеядцы!

– Тунеядцы! – обиделся слесарь Николай Степанович, работающий здесь же, в больнице, и заходящий к нам в палату проведать знакомого. – Это же --">