Анатолий Владимирович Софронов - Память, припорошенная снегом

Это было созвучно мыслям и настроениям, которые властвовали тогда и нами, потому что, еще и не бывая за чертой фронта, мы уже знали о героической борьбе тысяч советских людей — и военных, оказавшихся на оккупированной территории, и рабочих, и колхозников, и партийных работников, и интеллигенции Брянщины. Мы уже читали многое в газетах о тех, кто появлялся в сводках Советского Информбюро, обозначенный загадочным выражением «товарищ Н». Мы знали о многом, что делалось в эти суровые дни, когда на Дону, Волге, на Северном Кавказе шли жестокие сражения, когда если не под самой Москвой, то уж и не так далеко от нее все еще находились фашистские оккупанты, когда Ленинград был в блокаде, и вся страна была напряжена до предела…

Мы сидели с композитором у рояля и думали: какая же это должна быть песня? Что в ней нужно сказать, какими словами выразить думы тех, кто был там, за линией фронта, и ежедневно слушал сообщения с Большой земли?

Помнится, что где-то грели нашу душу такие народные песни, как «Ревела буря, дождь шумел», «Шумел-горел пожар московский», песни эпические, в которых была выражена душа народа, патриотический порыв и мужество русских людей.

Так и начали создавать эту песню в набросках, отталкиваясь от первой строчки «Шумел сурово Брянский лес…»

В ту пору я был военным корреспондентом газеты «Известия», и когда строки этой песни, рожденные еще в Москве, были готовы, я получил задание своей редакции выехать на Брянский фронт. Композитор Сигизмунд Кац по приглашению Политуправления фронта с этой песней отправился туда же, для того чтобы передать песню из рук в руки, а точнее — из уст в уста фронтовому ансамблю.

Таким образом мы оказались в городе Ефремове. Первая наша встреча была с ансамблем песни и пляски Брянского фронта. Ансамбль очень хорошо принял песню. Ее сразу запели, протяжную, во второй половине энергичную. Нам сказали, что мы почувствовали характер народных мстителей Брянщины. Конечно, мы были очень рады этому обстоятельству. Но нам хотелось большего, чем просто передать песню в руки военного ансамбля. Совершенно естественно было бы доставить песню в Брянские леса и там вручить ее тем, кому мы посвящали ее, и еще раз проверить — то ли мы написали.

Мы попросили командование фронта разрешить нам или, в крайнем случае, одному из нас перелететь линию фронта. Приближался канун 25-й годовщины Великого Октября, и уже тогда, когда мы почти совсем не ждали, что такая возможность представится, нас нашли в Доме Красной Армии и сказали, что военному корреспонденту «Известий» Софроному вылет в расположение брянских партизан разрешен. Одному. Может быть, это и не имеет прямого отношения к песне, но я помню как сейчас, что у меня в кармане шинели было тогда два сухаря, через плечо висела сумка от противогаза, в которой были полотенце, записная книжка и еще всякая мелочь, а в памяти — мелодия и слова нашей песни.

Темным вечером вместе с представителем Центрального штаба партизанского движения товарищем Матвеевым, бывшим секретарем Орловского обкома ВКП(б), и специальным корреспондентом газеты «Красная звезда» полковником Крайновым мы сидели в холодном самолете, загруженном боеприпасами, медикаментами, продовольствием и праздничными подарками для брянских партизан, приготовленными теми, кто находился на Большой земле.

Наконец самолет взлетел, мы оказались в темном небе и пошли к линии фронта. Где-то внизу виднелись вспышки зениток. Сверху небо было чистое, над нами сверкали звезды… Так мы молча летели, пока самолет не начал терять высоту, снижаться, и вскоре мы увидели горящие костры. На эти костры и пошел самолет, опускаясь на лед озера. Через несколько минут мы оказались в объятиях людей, которые ожидали нас в этот предпраздничный вечер.

Матвеев сказал обступившим его партизанам? «Со мной прилетел корреспондент, поэт Софронов. Он привез вам песню, которая специально написана для брянских партизан». Все это было в районе города Трубчевска, в освобожденных партизанами районах Брянщины.

И вот уже поздний вечер. Мы сидим в одном из домов за столом, среди людей, которые жадно расспрашивают нас о жизни на Большой земле, о московских новостях, о настроении и обо всем том, что может интересовать самых близких людей. Я сказал, что очень хотел бы спеть нашу партизанскую песню, может быть, кто-то запомнит ее, потому что нам хотелось бы оставить ее здесь, в Брянских лесах. Мне не раз --">