Михаил Михайлович Зощенко - Личная жизнь

разорение в хозяйстве — ста­
каны бить. Это,— говорит,— один стакан тюкнет, другой крантик у самовара начисто оторвет, третий салфетку в карман
сунет. Это что ж и будет такое?
А деверь, паразит, отвечает:
— Об чем, —говорит,—речь. Таким,— говорит, — гостям
прямо морды надо арбузом разбивать.
Ничего я на это не ответил. Только побледнел ужасно
и говорю:
— Мне,— говорю,— товарищ деверь, довольно обидно про
морду слушать. Я,— говорю,—товарищ деверь, родной матери
не позволю морду мне арбузом разбивать. И вообще,— гово­
рю,— чай у вас шваброй пахнет. Тоже,— говорю,— приглаше­
ние. Вам,— говорю,—чертям, три стакана и одну кружку раз­
бить — и то мало.
6

Тут шум, конечно, поднялся, грохот.
Деверь наибольше других колбасится. Съеденный арбуз ему,
что ли, в голову бросился.
И вдова тоже трясется мелко от ярости.
— У меня,— говорит,— привычки такой нету — швабры
в чай ложить. Может, это вы дома ложите, а после на людей
тень наводите. Маляр,— говорит,— Иван Антонович в гробе,
наверное, повертывается от этих тяжелых слов... Я,— гово­
рит,— щучий сын, не оставлю вас так после этого.
Ничего я на это не ответил, только говорю:
— Тьфу на всех, и на деверя,— говорю,— тьфу.
И поскорее вышел.
Через две недели после этого факта повестку в суд получаю
по делу Блохиной.
Являюсь и удивляюсь.
Нарсудья дело рассматривает и говорит:
— Нынче,— говорит,— все суды такими делами закрюче­
ны, а тут еще, не угодно ли. Платите,— говорит,— этой граж­
данке двугривенный и очищайте воздух в камере.
Я говорю:
— Я платить не отказываюсь, а только пущай мне этот
треснувший стакан отдадут из принципа.
Вдова говорит:
— Подавись этим стаканом. Бери его.
На другой день, знаете, ихний дворник Семен приносит
стакан. И еще нарочно в трех местах треснувший.
Ничего я на это не сказал, только говорю:
— Передай,— говорю,— своим сволочам, что теперь я их
по судам затаскаю.
Потому, действительно, когда характер мой задет,— я мо­
гу до трибунала дойти.
1925

БАНЯ
Говорят, граждане, в Америке бани отличные.
Туда, например, гражданин придет, скинет белье в особый
ящик и пойдет себе мыться. Беспокоиться даже не будет —
мол, кража или пропажа, номерка даже не возьмет.
Ну, может, иной беспокойный американец и скажет бан­
щику:
— Гут бай, дескать, присмотри.
Только и всего.
7

Помоется этот американец, назад придет, а ему чистое
белье подают — стираное и глаженое. Портянки, небось, бе­
лее снега. Подштанники зашиты, заплатаны. Житьишко!
А у нас бани тоже ничего. Но хуже. Хотя тоже мыться
можно.
У нас только с номерками беда. Прошлую субботу я по­
шел в баню (не ехать же, думаю, в Америку), — дают два но­
мерка. Один за белье, другой за пальто с шапкой.
А голому человеку куда номерки деть? Прямо сказать —
некуда. Карманов нету. Кругом — живот да ноги. Грех один
с номерками. К бороде не привяжешь.
Ну, привязал я к ногам по номерку, чтоб не враз поте­
рять. Вошел в баню.
Номерки теперича по ногам хлопают. Ходить скучно. А хо­
дить надо. Потому шайку надо. Без шайки какое же мытье?
Грех один.
Ищу шайку. Гляжу, один гражданин в трех шайках моется.
В одной стоит, в другой башку мылит, а третью левой рукой
придерживает, чтоб не сперли.
Потянул я третью шайку, хотел, между прочим, ее себе
взять, а гражданин не выпущает.
— Ты что ж это,— говорит,— чужие шайки воруешь? Как
ляпну,— говорит,— тебе шайкой между глаз—не зарадуешься.
Я говорю:
— Не
царский,— говорю,— режим
шайками
ляпать.
Эгоизм,— говорю,— какой. Надо же,— говорю,— и другим по­
мыться. Не в театре,— говорю.
А он задом повернулся и моется.
«Не стоять же, — думаю, — над его душой. Теперича,—ду­
маю,— он нарочно три дня будет мыться».
Пошел дальше.
Через час гляжу, какой-то дядя зазевался, выпустил из рук
шайку. За мылом нагнулся или замечтался — не знаю.
А только тую шайку я взял себе.
Теперича и шайка есть, а сесть негде. А стоя мыться —
какое же мытье? Грех один.
Хорошо. Стою стоя, держу шайку в руке, моюсь.
А кругом-то, батюшки-светы, стирка самосильно идет. Один
штаны моет, другой подштанники трет, третий еще что-то кру­
тит. Только, скажем, вымылся — опять грязный. Брызжут,
дьяволы. И шум такой стоит от стирки — мыться неохота. Не
слышишь, куда мыло трешь. Грех один.
«Ну их,— думаю,— в болото. Дома домоюсь».
Иду в предбанник. Выдают на номер --">