Вениамин Александрович Каверин - Собрание сочинений в 8-ми томах. Том 6

вполоборота к ней, нарочно,
чтобы показать, что он только для нее существует на
свете.
Через рукав она чувствовала его твердую мужскую
руку...
12.VIII.10.
Пишите мне, Костя, на конверте «Пермь», а не
«здесь» или «местное», так как дома должно произойти
объяснение по поводу нашей переписки, а мне хочется его
отдалить. Эта переписка есть проступок перед папой, ко­
торый не переносит, когда я бываю с мальчиками, потому
что не верит в их хорошие намерения, а заодно не дове­
ряет и мне. Но из этого не следует, что она (переписка)
должна прекратиться. Последнее может случиться лишь
в том случае, если я не смогу отвоевать себе независимое
положение. Переписываться же тайно я не желаю.
Костя, Вы не поняли меня: у нас семь классов, и по­
следний, то есть первый, равняется седьмому классу гим­
назии. Я собиралась после пансиона ехать за границу, у
меня есть небольшие средства, положенные на мое имя де­
дом. Но куда? И потом, эти деньги можно взять только
после того, как мне исполнится двадцать один год. Вооб­
ще, я решила остаться в России. Ужасно хочется поскорее
кончить пансион. Но знаете, что меня больше всего сму­
щает: цель жизни. Скажите мне откровенно, с какой
целью Вы учитесь и живете? Правда, ужасно трудно раз­
решить этот вопрос. Ну, пока до свиданья, еще бы напи­
сала, да жарко. Читали вы дневник Марии Башкирцевой?
Я не могу от него оторваться. Меня поражает уже то, что
она способна думать о себе с утра до ночи и даже во сне.
Я попробовала — и представьте, это оказалось очень труд­
но. Уже через четверть часа я стала думать о своей по­
друге, а потом об одной классной даме, которой мы ре­
шили насолить. Башкирцева пишет, что жизнь — это Па­
риж, а Париж — это жизнь. Может быть, поехать учиться
в Париж?
9

15.XI.10. Пермь.
Если Вы считаете меня другом (в письмах это вид­
но только из обращения), то будем переписываться. Если
нет — то лучше бросить. Да, мне хочется быть Вашим
другом, хотя, без сомнения, я смешна в Ваших глазах, если
только Вы не тот, каким я Вас себе представляю. Я до­
верчива и непостоянна в своих суждениях, что, кстати,
видно из предыдущих строк.
Напишите мне об университете, о Ваших впечатле­
ниях, о трудности предмета — ведь я тоже хочу идти на
математический. Обо мне говорят: лед и огонь. Но это
сравнение нейдет здесь: при чем тут характер, были бы
лишь способности и желание!
С Вашим письмом произошло несчастье: начальница
его распечатала и запретила переписываться. По поведе­
нию мне хотели поставить одиннадцать, но поставили все
же двенадцать, жалея мои успехи. Теперь вы мне пишите
на адрес подруги, и это даже лучше, потому что можно
не бояться быть прочитанным: Никольская улица, дом 14,
Марии Андреевне Милютиной, для меня.
Костя, неужели это правда, что какой-то корреспондент
сообщил о смерти Толстого, когда он был еще жив, то есть
за несколько минут до его кончины? Эта бесстыдность и
публичность так поразили меня, что от возмущения я даже
перестала плакать.
Если можете, пришлите карточку в форме студента,
у меня глупая пансионская любовь к форме. Как я гово­
рила, что забуду Ваше лицо, так и случилось. Только по­
мню, что Вы в светло-синем пенсне.
Напишите, Костя, о своих товарищах, об их идеях и
волнениях.
Читая мне нотацию, начальница вообще советовала не
переписываться со студентами. Я лгала, смеялась и снова
лгала. Вы даже не можете вообразить, как часто прихо­
дится лгать в пансионе, особенно начальству,— на каждом
шагу. Иногда даже хочется сказать правду, я попробовала,
но перестала, заметив, что ее-то и принимают за ложь.
17.XII.10.
Извините, Костя, что долго не писала. У меня гости­
ла подруга, а после ее отъезда я не могла до сих пор со­
браться. Мне очень хочется с Вами увидеться и погово­
рить, и я даже ходила по улицам и смотрела — не встречу
10

ли господина в светло-синем пенсне, хотя прекрасно знаю,
что Вы — в Казани. Наверно, не следует писать Вам об
этом, но мне давно хотелось име.ть друга, с которым я
была бы вполне откровенна. А то я откровенна со всеми,
и это мне очень вредит. Когда я поступила в пансион, я
сразу полюбила одного учителя и очень любила до ны­
нешнего года за то, что он хороший семьянин и входил
в наши интересы. Но потом он, по-видимому, стал простонапросто думать, что я бегаю за ним — ведь это принято
в пансионах,— и любовь стала --">