Кирил Бонфильоли - После вас с пистолетом

долго все это калеченье продлится, пока щедрая Смерть не отведет боль и не обмахнет своею дланью мои вежды, закрыв их навсегда.

Нет, секундочку, извините. Погодите-ка. Мне только что пришло на ум: вас может чуточку удивить, чего это ради Чарли Маккабрей — я — должен готовиться к смерти в какой-то вонючей пещере под призором одной лишь нагой Герцогини, крупного револьвера и пустой бутылки из-под виски. Я отдаю себе отчет, что некоторые сочтут подобные обстоятельства необычными, а то и крайне причудливыми.

Вот, стало быть, что происходило, пока вы не явились. Тут начинают голенькие новорожденные читатели. Вот этот приятель, Я, понимаете ли, — достоп. Чарли Маккабрей (меня действительно окрестили Чарли), — кой есть — или, скорее, есмь — мил, богат, трусоват, любит поразвлечься и торгует искусством; кроме того, он балуется преступностью, чтобы отвлечься от геморроя. А вот эта фантастическая картина Гойи — «Герцогиня Веллингтонская», коя в момент рисования себя по рассеянности забыла снова надеть трусики. Как и, вообще-то, все остальное свое облачение. Уважая чужую собственность настолько, что иногда я полагаю себя обязанным заботиться о ней собственнолично, я умыкнул сию картину из музея Прадо в Мадриде и лично же экспортировал оную в Нью-Мексико одному любящему искусство миллионеру. По прибытии я обнаружил любителя искусства свежеприконченным, а распутноокая вдовица уже раскидывала сети на его заместителя. Все пошло сикось-накось, как оно обычно и бывает, мои представления о развлечениях несколько поистрепались в манжетах, и потому я укоротил линии связи — как выражались раньше генералы — и направил стопы свои к Англии, дому и красоте^[3] — в означенной последовательности.

К тому времени Маккабрея уже тепло невзлюбили разновидные люди, и, спасаясь от жаркой и чуть ли не смертельной погони, я вынужден был пройти по голове своего испытанного головореза Джока, коему суждено было еще более неприятным манером окончить дни свои в зыбучих песках залива Моркам, Ланкашир. Я — Маккабрей, то есмь, — забился в неиспользуемую охряную копь Уортон-Крэга (в том же Ланкашире), осознал, что гонители мои выследили меня и здесь, и пришел к выводу, что жизнь моя кончена. К тому времени я уже пребывал в достаточно расхристанном состоянии умственно и физически, а потому решился как можно крепче надраться, после чего с ревом выскочить из этой вонючей берлоги и прикончить, как минимум, Мартленда, у моих притеснителей — главного.

Ага? Вопросы есть? Вот, стало быть, я, готовый явиться на свет божий и встретить неряшливую кончину, коя частенько на моих глазах поджидала других людей. Себя в этой роли я, как ни верти, представить не мог.

Ах да — но. Что еще? Где тут ощутимая альтернатива?

Я перевернул бутылку и сцедил в рот еще три капли — или, быть может, четыре.

— Возьми себя в руки, Маккабрей, — сурово сказал себе я. — Ничто в жизни не подобало тебе так, как расставание с нею. Гораздо, гораздо лучше, что ты это делаешь сейчас. Ты готов, ты созрел для смерти. Тебе понравится там наверху.

«Наверху? — подумал я. — Где — наверху? Неужто обязательны в такое время шуточки?»

После чего я снова оглядел нарисованную Герцогиню: холст был прислонен к стене шурфа, и она улыбалась мне оттуда, точно целый хор Мон Лиз, сладострастно бесполая, эротичная лишь на том уровне, коего мне вовек не достичь. Хотя бог свидетель, я старался.

— О, ну что ж — очень хорошо, — сообщил ей я.

И подполз к устью шурфа. Снаружи не доносилось ни звука, ни движенья, но гонители мои — там, это уж наверняка. Где им еще быть?

Я возник.

Вспыхнул ярчайший свет, однако, необъяснимым образом, нацелен он был не в меня, а в противоположном направлении. И осветил, соответственно, не меня, а смертельно бледного и насмерть перепуганного Мартленда. Что ж, по крайней мере, эту часть программы выполнить я сумел. Мартленд вперился в меня вдоль светового луча, руками производя настоятельное мельтешенье.

— Мартленд, — произнес я. Раньше за собой такого голоса я не замечал, но осознавал, что более чем в одном слове нужды не возникнет.

Он открыл рот. Похоже, это ему далось не без затруднений. Вероятно, собирался мне напомнить, что мы с ним учились в одной школе. У меня в сердце не отыскалось склонности пристрелить того, кто выглядит настолько жалко, но мой палец на спусковом крючке жил собственной жизнью. Револьвер жестко подскочил в руке, и от --">