Юрек Бекер , Давид Гроссман , Василий Семенович Гроссман , Ежи Анджеевский , Марек Хласко , Ежи Косинский , Эли Визель , Леон Юрис , Исаак Башевис-Зингер , Евгений Александрович Евтушенко , Аарон Аппельфельд , Синтия Озик , Макс Жакоб , Лея Гольдберг , Пауль Целан , Натан Альтерман , Иегуда Амихай , Иоганнес Бобровский , Нелли Закс , Ида Финк , Юлия Мееровна Винер , Станислав Выгодский , Матвей Михайлович Грубиян , Фридрих Торберг , Геррит Ахтерберг , Ицхак Каценельсон , Итамар Яоз-Кест , Цви Колиц , Авнер Трайнин , Корнель Филиппович , Аарон Зуссман , Марио Сац , Меир Визельтир , Дан Пагис , Натан Зах , Дэнис Кеванс , Александр Розенфельд , Джек Ример (рабби) - Опечатанный вагон. Рассказы и стихи о Катастрофе

в книги. Но эта книга — не из их числа. Здесь о страшном, не укладывающемся в нормальном сознании историческом опыте Катастрофы рассказывает искусство — искусство слова.

На первый взгляд, читателю может показаться, что он держит в руках антологию, объединенное общей темой собрание стихов и прозы. Однако, по моему замыслу, композиция этой книги подчиняется особой внутренней логике. Попробую о ней рассказать.

Представим себе писателя, приступающего к новому сочинению. Он уже совсем было готов нанести на чистый лист первую фразу, как на память приходит цитата, и он решает начать с нее. Едва поставлены закрывающие кавычки и ссылка на цитируемого автора и его произведение, как по смутной ассоциации на ум приходит новая цитата, и писатель прилежно заносит на бумагу и ее. Чем дальше, тем сильнее захватывает сочинителя подобное цитирование — чужие строки теснятся, не давая выплеснуться собственным словам. В конце концов задуманное сочинение готово, но таинственным образом оригинальный текст в нем напрочь вытеснен цитатами, сблизившимися настолько, что конец одной упирается в начало другой. Да и сами цитаты разрослись, и каждая привела в новую книгу законченное стихотворение, целый рассказ или фрагменты из романа.

Где же тут сочинитель — тот фантазер, что некогда разложил перед собою чистый бумажный лист? Сочинитель остался за кадром. Лишь его мысль и его эмоция, тасовавшие чужие тексты, отпечатались в новой книге отбором цитат и их строем. Едва ли это удивляет — ведь книг написано больше, чем в состоянии просто окинуть взором даже самый жадный до чтения человек. Может быть поэтому в последние десятилетия новые книги все чаще создаются из старого — с помощью перекроя и лицовки, методом, заимствованным у бедных портняжек прошлого.

В книгу отбирались русские переводы художественных произведений, связанных с темой Катастрофы. Тема, к которой мы не можем не возвращаться и к которой все труднее становится возвращаться. Естественно наше желание отгородиться от ужасов, затверженность ежегодних церемониалов отупляет чувства, а серая дымка забвения неотвратимо заслоняет прошлое по мере того, как время движется вперед. Но память — часть нашей личности, и нельзя позволить забвению поглотить страшное прошлое. Как наказал некогда учитель наш Моисей: «Помни, что сделал тебе Амалек… Когда Господь Бог твой успокоит тебя от всех врагов твоих со всех сторон, на земле, которую Господь Бог твой дает тебе в удел, чтоб овладеть ею, — изгладь память Амалека из поднебесной. Не забудь!» (Второзаконие / Дварим, 25:17,19).

Итак, собранные здесь стихи и прозу рекомендуется читать как единый текст. Композиция книги — это контрапункт, и голоса авторов, разделенных временем и возрастом, жизненным опытом и. языком, стройно звучат в новом предлагаемом читателю полифоническом произведении, которое я назвала «Опечатанный вагон».

Название заимствовано у израильского поэта Дана Пагиса (1936–1986), еврея из Вены, который, будучи мальчиком, с 1941 года и до конца войны, находился в концентрационном лагере. Опыт Катастрофы — тот же опечатанный вагон: он герметичен, в него не войти извне, как невозможно вынести на свет Божий его содержимое. Дан Пагис озаглавил так поэтический цикл о пережитом, жесткий и ироничный. Ретроспективный взгляд, как камера кинооператора, выхватывает из прошлого образы, обрывки мелодий и последний лепет идущего на смерть еврея, тщетно пытающегося вписать свой жребий в библейскую картину мира:

…Как объяснить: они были созданы по образу и подобию

А я был тенью.

У меня был другой создатель…

Опыт человека, прошедшего Катастрофу, напитал поэтические строки скепсисом: сумеет ли словесное искусство осуществить коммуникацию между двумя мирами, между «там» и «тут», сумеет ли облегчить груз пережитого, вынесенный «оттуда».

Эта книга рассказывает о Катастрофе в порядке хронологии описываемых событий и преемственности сюжетов, независимо от того, когда и где написано произведение. Рассказчики ведут нас от начала бедствий евреев на занятых нацистами польских, чешских, украинских землях через гетто в концентрационные лагеря, а затем в лагеря уничтожения. Сквозь смерть и попытки выжить, сквозь контакты и конфликты с неевреями, через повиновение, душевную независимость и восстание, вплоть до освобождения и дальше, в мирную жизнь, все ближе и ближе к нам, ко взгляду --">