Саша Сотник - Шоумэнъ

двухэтажному зданию. Гагик пояснил:

— Это гостиница. Единственная, что осталась в Гюмри.

— Где, где? — переспросил я.

— В Гюмри, — повторил он. — Нэ называйтэ наш город Лэнинакан: у нас нэ любят…

Внутри гостиницы стены были обшарпаны настолько, что я ощутил себя туристом, попавшим в средневековье. Запах лепешек и жареных макарон, приправленных кинзой, проникал в помещение через распахнутые окна: на улице в десятке метров от входа располагалось открытое кафе.

Мы получили ключи от номеров и поднялись на второй этаж. Мне предстояло поселиться с "Миражистами".

Володя был мрачен.

— Стремно, — сказал он. — Надо выпить. — И достал из дорожной сумки бутылку портвейна. Залпом заглотил половину, даже не поморщившись.

В комнату влетела Марина. Затараторила:

— Надо составить программу: кто за кем. Все билеты до единого проданы.

— Когда гонорар? — спросил Володя, меланхолически зевая.

— После концерта.

— Не пойдет. Мы, вообще-то, жопами рискуем. Надо бы вперед.

— Ладно, посмотрим. — Она обратилась ко мне: — Знаешь какое-нибудь приветствие по-армянски?

— Понятия не имею, — говорю.

— Я по-грузински матерюсь, — сообщил один из "Миражистов", невзрачный волосатик. — Прохиляет?

— Боюсь, что нет, — отвечаю. — Вдруг они поймут?

— Зарежут на хрен, — расстроилась Марина.

— Гагик еще здесь? — спрашиваю.

— Кажется…

— У него спрошу.

Теперь я умею красиво сказать "барэв дзэз танкагин барэкамнэр". Это что-то вроде "добрый день, дорогие друзья". Если, конечно, я не ошибаюсь. Ну, а что такое "цаваттанэм" — полагаю, знают все…

Первые два дня концерты проходили на стадионе. Десятитысячная толпа заполнила трибуны и рычала как многоглавый дракон. Среди публики большинство состояло из бородатых мужиков с автоматами. Меня прошиб озноб.

— Зачэм боишься? — Отреагировал Гагик. — Это фэдаины, наши солдаты. Они воюют за Армэнию. Тэбя не убьют, потому что уважают.

— Я для них артист-мартист? — спрашиваю.

— Правильно! — Обрадовался он.

После моего приветствия толпа подняла вверх автоматы и пустила в небо длинную очередь. Странно, но на сцене я никогда не испытывал страха: он полностью оставался за кулисами. Именно поэтому меня не охватила паника — напротив: я помахал рукой автоматчикам и предупредил:

— Если будем так шуметь, не услышим музыки!

И толпа притихла. Дима Чумак, дрожа всем телом, вышел на сцену под бурные аплодисменты. Публика с достоинством вытерпела его песни и проводила, благодарно постреливая вверх. Я объявил "Мираж". После моих слов толпа истошно взвыла и ринулась к сцене, чуть не сметя на своем пути пост звукорежиссера вместе с пультом и кассетником, тщательно спрятанным под столом. У меня за спиной взорвалась граната. Услышав свист осколков, рассекающих воздух, я постарался как можно быстрее покинуть сцену. Музыканты во главе с Володей вышли на площадку под оглушительный рев. Сделав вид, что подключили гитары и электронные барабаны, встали с видом триумфаторов. Клавишник с "расческой" наперевес даже не стал изображать процесс подключения к электричеству. Грянули первые аккорды, и на сцене, пританцовывая, появилась Наташа — вся в черном: короткой юбчонке и жакете. Большие черные очки почти скрывали ее лицо: Марина решила, что так будет лучше во избежание неприятностей.

Наташа пела о том, как узами общих тайн ее связала музыка с каким-то мифическим парнем. Из песни было непонятно, кто он: ее кавалер, поэт или композитор. Но народ бушевал, кричал и подпевал. Бородатые федаины меняли автоматные рожки один за другим. Говорят, канонада была слышна в соседних селах. Эта вакханалия продолжалась сорок минут, пока Наташа не раскланялась, и музыканты не устремились вслед за ней прочь со сцены. Публика выла "давай еще", заглушая саму себя автоматными очередями.

Я должен был выйти в последний раз и объявить об окончании концерта. Уже на подходе к сцене к моему белому пиджаку прильнул мальчик с окровавленным лицом.

— Дядэнька! — Кричал он, расплываясь в счастливой улыбке. — А завтра Наташа будэт?

— Будет, будет, — пообещал я. — Кто это тебя так?

— Это нэчаянно, прикладом, — махнул рукой он и, подпрыгнув от восторга, побежал к ватаге сверстников, стоявших неподалеку: — Ара, ара, она будэт!..

Толпа встретила мое появление с воодушевлением. Однако пришлось ее огорчить. Неодобрительный свист пронесся по --">