Кейси Лис - Роман вечности с мгновением (СИ)

========== Чёрный ==========

Захлопни окна, захлопни дверь —

На пороге твоём стоит черный зверь.

(Otto Dix — Зверь)

Это было похоже на сон.

Страшный, долгий, почему-то никак не заканчивавшийся. Чёрное и белое. Серый. Много серого. Всё тонуло в серости. Среди неё — чёрная мгла в одежде, очертаниях, в глазах. Скорбный плач и бесконечные шаги. Уставали ноги. Сложно было понять сразу, чего от него хотели. Никак не получалось сконцентрироваться.

— Тебя отдадут в другую семью, — со вздохом сказали ему. Лицо говорившего он не запомнил. Моргнул; силуэты смазались, как повреждённая водная раскраска. Акварель принимала мрачный спектр, не склоняясь к иным оттенкам. Голос звучал глухо и надтреснуто, как старое пыльное стекло. — Вронские отказались. Зато Васильевы сразу предложили. Они хорошие люди, они позаботятся о тебе. Постарайся вести себя прилежно.

— Зачем? — спросил он. У него голос, как оказалось, дрожал, хотя внутри развевалась абсолютная равнодушная пропасть. Было холодно. Стояло лето, но его бил озноб. Он обнимал себя худыми руками и никак не мог отделаться от странных тревожащих ощущений. Он знал, что всё это значит. Знал, но не хотел понимать. — Я не хочу. Я хочу к маме и папе. Где они?

— Малыш, пойми, придётся, — ему только головой качали. — Не всё в жизни складывается, как мы хотим. Далеко не всё.

— Где они?

Чернота и холодная боль. «Сейчас мы сходим к ней, здорово, правда? Сейчас мы её увидим». Блеск фонарей и жар, копотью ложащийся поверх сердца. Больно и всё ещё холодно. Трясутся руки. Осколки льются нескончаемой рекой, рассекая тела, словно тонкую хрустальную бумагу. В следующий момент становится по-настоящему страшно.

— Будь паинькой. Тебе предстоит жить с этими людьми и быть для них сыном.

Но он же не хочет. Он помотал головой, разбивая серость кристальными брызгами. Дождевые капли, заливавшие потрескавшиеся губы, замывавшие глубокий ужас во взгляде — всё отражалось чернотой и отчаянным непониманием. Его волосы взъерошили. Ему сказали идти дальше. Ему сказали быть сильным. Быть прилежным. Он остался один.

Кирилл смотрел вслед тихой процессии. Полное молчание, беззвучие всепоглощающее. Почему они ничего не говорят? Почему не шепчутся? Почему даже дождь музыки лишён? Почему?! Эй, почему?! Почему мир молчит?! Кирилл хотел кричать. Хотел разбить это стекло, сковавшее всё окружение, этот безудержный давящий лёд, навалившийся вершинами и глыбами, цепями опутывавший каждое движение — но не нашёл в себе сил. Руки безвольно повисли, не поймав ветер. Холод пробирал дрожью.

Он остался один.

— Это сон, — сказал Кирилл себе, но бледные губы едва ли ноту выдохнули. — Это сон…

Но в тот же миг его ударило пониманием: нет, это реальность. Настроившаяся против всего, что он знал, что он любил, против всего и него в первую очередь — это реальность, это тяжёлый рок. Он остался один на один с гигантской пустотой, выжигавшей его сердце вакуумом и таявшей в его зрачках.

Кирилл — черноволосый мальчик с жёлтыми, как у хищной птицы, глазами. Ему семь лет. И его родители совсем недавно погибли.

*

Кирилл шагал вперёд, не считая шаги. Вокруг сухой травянистой пылью таяли воспоминания. Сердце билось так глухо и тихо, что он не ощущал бы его, если бы не ноющая, тупая боль. Он смотрел на дорогу, но не видел её. Его, кажется, кто-то вёл, но он не запоминал путь или ощущение руки на своём плече. Всё равно. Всё равно. Всё равно…

Что теперь? Что теперь-то делать? Как ему жить дальше? Почему нужны другие люди? Он не хочет к другим! Ему нужна его семья! Не кто-то иной! Ему нужны мама и папа! Что делать теперь, когда их нет? Почему их не стало? Что случилось? Почему, почему, почему именно они? Почему они оставили его одного?

Да, ведь он действительно один. Совсем. Вокруг чужие люди. Он их не знал. Они плакали и сочувствовали, но были так до тошноты одинаковы. Все такие правильные, в чёрном и с бледными лицами, словно фарфоровые куклы на витрине — застыли в одной эмоции. Но никто из них не был родителям близок. Они все были чужими. Они даже не пытались им помочь. Их не было рядом, когда…

Кирилл послушно шагал, невидяще глядя перед собой, и его мир рушился, обломками прежнего

--">