Андрей Михайлович Турков - Что было на веку... Странички воспоминаний

АНДРЕЙ ТУРКОВ

ЧТО БЫЛО НА ВЕКУ...

Страницы воспоминаний

ПАМЯТИ НИНЫ СЕРГЕЕВНЫ ФИЛИППОВОЙ

МОСКВА. СЕРЕБРЯНЫЙ ПЕРЕУЛОК

«Нам, нынешним, трудно понять славянофильство, потому что мы вы­растаем совершенно иначе — катастрофически. Между нами нет ни одного, кто развивался бы последовательно, каждый из нас не вырас­тает естественно из культуры родительского дома, но совершает из нее головокружительные скачки или движется многими такими скач­ками. Вступая в самостоятельную жизнь, мы обыкновенно уже ничего не имеем наследственного, мы все переменили в пути — навыки, вку­сы, потребности, идеи; редкий из нас даже остается жить в том месте, где провел детство, и почти никто — в том общественном кругу, к ко­торому принадлежали его родители. Это обновление достается нам не дешево; мы, как растения, пересаженные — и, может быть, даже не раз — на новую почву, даем и бледный цвет; и тощий плод, а сколько гибнет, растеряв в этих переменах и здоровье, и жизненную силу!

Я не знаю, что лучше: эта ли беспочвенная гибкость или тирания традиции. Во всяком случае, разница между нами и теми людьми очевидна; в биографии современного деятеля часто нечего сказать о его семье, биографию же славянофила необходимо начинать с харак­теристики дома, откуда он вышел».

Эти слова из гершензоновской «Грибоедовекой Москвы» в значи­тельной, а может быть, даже в еще большей степени относятся к по­колению, к которому я принадлежу.

О нет; о своей семье, надеюсь, успею вспомнить и сказать не так уж мало — даже в свои восемьдесят лет, когда, увы, слишком многое потускнело или даже вовсе стерлось из памяти.

И все же, — сколько здесь было вынужденной невнятицы и недо­молвок, оборачивавшихся в дотошных анкетах советских десятиле­тий то прочерком, то прямой утайкой, попыткой причислить себя к какой-нибудь более безобидной социальной категории, чем то было на самом деле.

Начну с прочерка, сделанного в той графе моей собственной мет­рики, где речь идет о родителях. — Почему это я оказался безотцов­щиной?

Незаконный сын? Возможно. 1924 год, НЭП. На незарегистриро­ванные браки еще косо не смотрят. Но что за резон был в том, чтобы скрывать «грех»? Нежелание отца ничем не связывать себя с ново­рожденным — от фамилии до презренных «алиментов»?

Мать была человеком гордым и скрытным. Вполне вероятно, она сама по каким-то причинам «вычеркнула» этого мужчину из сво­ей — и моей — жизни.

Удивительное дело: жила она в многонаселенной квартире, но никто из ее обитателей никогда не видал моего родителя — кроме, как гласит легенда, дряхлой прабабушки Елизаветы Семеновны Краевской, которая, похоже, ничего толком о нем сказать не могла или попросту его не разглядела. Видать, чисто случайной и слишком краткой была их встреча.

Ну, ладно, со мной что-то «прояснилось». — Но мать-то безот­цовщиной отнюдь не была! Статную, ладную, импозантную фигу­ру в офицерском мундире — ее отца и моего деда — можно лицез­реть на сохранившейся фотографии рядом с братом Сергеем и сест­рой Элеонорой.

Мне его увидеть не довелось, как и ему — меня, но многие из старших родичей отлично его запомнили. Вот что рассказывала одна из моих теток — Ольга Михайловна Старикова, урожденная Краевская:

«Осип Ефимович Турков был родом из крестьянской семьи, на­столько состоятельной, что двум своим сыновьям, Осипу и Сергею, родители дали среднее сельскохозяйственное образование, а дочь Элеонора Ефимовна училась в прогимназии. Осипа Ефимовича я ви­дела только до 1914 года. Отлично помню его крупную фигуру, гром­кий голос, веселый смех. Он всегда был душой общества».

В той же Горецкой земледельческой школе, что и он, учился буду­щий отец рассказчицы — Михаил Николаевич, один из младших от­прысков старого обедневшего дворянского рода. Вместе с другими со­учениками О.Е. Турков часто бывал в имении Краевских Панькове.

Молодежь любила петь хором, в котором выделялись Михаил со старшей сестрой Юлией. «По рассказам нашего отца, — продолжает Ольга

--">