Константин Борисович Волков - Ещё повоюем

Константин Волков Ещё повоюем

Смотрю на таких, и умиляюсь. Откуда? Ну, откуда они берутся? Казалось бы, учебка напрочь должна выбить героическую дурь, а нажми посильнее, и потечёт из человека приторный сиропчик романтики. Хочется ему, чтобы яблони на Марсе да караваны ракет, а вместо этого сволочную работу подсовывают. Обидно!

Яблони с караванами никто не отменял, но за этим делом не к нам, за этим — к героям-космонавтам. Только стать космонавтом, что «Волгу» в лотерею выиграть. Все про такое слышали, а чтобы именно ты — это вряд ли! Зато к нам — милости просим. Пиши заявление в училище ВКС, а дальше от тебя зависит. Почти, как в мореходку поступить.

По первости им Земля в иллюминаторе — чудо чудное, Луна со звёздами краше сокровищ Алмазного фонда. Приходится вправлять мозги. Не из особенной какой-то вредности. Просто должны ребята осознать — они здесь не для того, чтобы любоваться космическими красотами, они здесь, чтобы делать ту самую нужную стране, но от того не менее сволочную работу. Луна со звёздами — потом, если желание останется.

Офицерские погоны, красивая форма, значки-медальки к нашему делу, конечно, прилагаются. Но это для Земли, на «Алмазах» побрякушки не сильно ценятся. Льготы тоже входят в комплект, частенько — пополам с инвалидностью. Но двадцатилетние не очень про это думают. Что случится не скоро, случится как бы и не с ними.

Моя работа — учить молодняк уму-разуму. И делать-то ничего не приходится, воспитательную работу сам космос и проводит. Не каждый выдюжит сутки в хрупкой, тесной, даже не герметичной скорлупке. Перед глазами, во всю переднюю полусферу, иллюминатор. Вот они, космические красоты, залюбуйся. Курсанты поначалу пялятся, а потом начинают с непривычки отворачиваться, закрывают глаза, чтобы не закружила, не затянула космическая бездна. Только от пространства не спрячешься, потому что негде в космоскафе спрятаться. Не предусмотрено места, чтобы с ложемента подняться. Даже руки-ноги размять — особая сноровка нужна. Для нервных я специальную занавесочку приспособил, вроде экрана для кинопроектора. Опустил, и не видно звёзд.

Случается и по-другому. Нипочём человеку космос, но вахта его, как лимон, выжимает — в скафандре жарко, комбинезон, мокрый от пота, прилип к телу, а ступни и ладони мёрзнут. Подгузник разбух и чудится: всё, что между ног, облепила мерзкая студенистая масса. Посидишь сутки без сна, отхлёбывая солоноватый тонизирующий бульончик из нагубника да изредка прикемаривая вполглаза, после, на «Алмазе», кое-как вымоешься, отоспишься в тесной капсуле, и подумаешь — а ну его к чёрту! Быстро до ребят доходит — может, и есть во всём этом какой-то извращённый героизм, но от него неприятно пахнет. Соответственно, и с романтикой у нас не густо.

Два, три, четыре вылета, и пишут рапорт. Никто и не держит, наоборот, ещё перед отправкой на «Алмаз» объясняют: ничего позорного в этом нет, не прошедшим отбор будут подобраны места дальнейшего прохождения службы. Не каждому дано…

А с курсантом Ковтун всё по-другому. Девчонка мне сразу приглянулась. Не в том плане, что ладная, хотя не без того. Увидал её, маленькую да худенькую, и сразу подумалось — будто под наши космоскафы фигурка скроена. Остальное уж после разглядел.

Держалась Оксана Ковтун шикарно. Поможешь пигалице чернявенькой, после того, как всё закончилось, выбраться из скафандра, поблагодаришь за службу. А она — воробей взъерошенный — через силу, но по-доброму улыбнётся, ямочки на впалых щеках появятся и тут же убегут, глаза истомленные сверкнут из-под распухших красных век. И потопает девчонка в камеру гигиены; только клацанье магнитных подков по коридорам «Алмаза» разлетается. Мы такие побрякушки из принципа не носим — не лошади, чтоб подковами цокать, но курсант Ковтун ещё неуверенно чувствует себя в невесомости, ей пока не зазорно. Смотрю девчонке в спину, наблюдаю за неловкими усталыми движениями, и откуда-то знаю — давно с её лица сползла улыбка, может, даже слёзки на глаза набежали, сейчас маленькими невесомыми шариками сорвутся с ресничек, да разлетятся по коридору.

Не раз я проклял день, когда приказом командира «Алмаза-18» полковника Георгадзе был переведён из боевых пилотов в инструкторы. Будто по возрасту списали — к сорока уже, для нашей работы не шутка. А можно и по-другому рассудить — кто-то должен сопли салабонам утирать. Выпало мне.

В очередной раз пожалел о том, что --">