Михаил Васильевич Шелест - Бойся сбычи мечт (СИ)

разум, и отдав себя на волю хозяина тела, я и пообедал, хоть и не плотно, и поимел очень даже неплохое жилище.

  Когда жилище уже было построено, а до темноты ещё оставалось время, я прошёлся по берегу и нашёл несколько крепких, гладких камней. Используя найденный "мной" валун, как наковальню, я довольно быстро расколол найденные мной камни и попытался сделать из них острое холодное оружие.

  Чужие громадные руки слушали мой разум плохо. Пальцы с крепкими когтями хорошо сжимали палку, но камни правильно сжимать, в нужном направлении и под нужным углом бить, отказывались. Оставив их развитие на потом, я кое как вырубил из камней подобие наконечников и вогнал их в расщеплённые палки "бамбука". Закрепить мне его было нечем.

  Забравшись в нору и закрывшись камнем, моё тело сразу уснуло. Однако мой родной разум заснуть не мог. Это было удивительное ощущение, когда тело спало, а разум нет. Разум аборигена хоть и чутко, но тоже спал, и я попытался уснуть под его храп, но услышал шуршание речного гравия.

  Надо сказать, что органы чувств аборигена были более развиты, чем мои, и я ещё не мог полностью их контролировать. А абориген мог. Он принюхался, зашевелив носом, но так и не проснулся. Шуршавшие гравием существа его не насторожили. Постепенно успокоился и я, перестав раз за разом вспоминать свои последние минуты жизни в том мире и перекатывая в чужой голове одну и ту же мысль: дар - это, наказание или бред?

  Проснулся я в своё первое утро в новом мире и новом теле тогда, когда мой "абориген" окунулся в воду в поисках ракушек и улиток. Я вспомнил свой вчерашний неудачный опыт, и посвятил некоторое время утра на изготовление наконечников для копей.

  Сейчас, схватив наколотую на оба копья громадную рыбину, я не заметил, как порвал её когтями и жадно впился в сочное мясо. Для моего тела эта еда была явным деликатесом. Набив утробу, я повалился на спину, довольно застонав. Тело не только не ело никогда такую пищу, но и никогда не ело так много. Оно испытывало тяжёлое блаженство, а чужой разум благодарность.

  Лежа на спине и глядя на летавших высоко в небе птиц, я подумал, что, то, что я не съем, "домой" тащить не надо. Попробовать "деликатес" попытаются многие, и не факт, что только птицы.

  "Подумав о "чёрте", жди чёрта", говорила одна очень неприятная мне старушка, при встрече со мной.

  Птицы вдруг стали резко расти в размерах.

  - Чёрт побери, - сказал я сам себе, откатываясь от рыбы.

  Тело выполнило незнакомую команду неохотно. Но, перевернувшись на живот, оно отпрыгнуло сразу метров на семь от места отдыха, оттолкнувшись сразу четырьмя конечностями и приземлившись на них же.

  В полёте моё тело успело нанести кулаками несколько ударов близко подлетевшей "птичке". Не один-два, а сразу очередь. Прикинув, я предположил, что около восьми.

  Однако, упав на "четыре точки", тело, забыв о копьях, бросилось наутёк в гущу леса. Сначала на четырёх, а потом, сильно оттолкнувшись передними и поставив себя на задние, на двух ногах, расчищая передними "руками" дорогу сквозь кустарник.

  Прямо сказать, было от чего бежать. "Птички", вооружённые полуметровым клювом и почти такого же размера когтями на лапах со "шпорами", вызвали у "моего" тела дрожь воспоминаний, а у меня чувство озноба разума.

  Остатки полутораметровой "рыбы" исчезли в прожорливых клювах мгновенно. Похожие на грифов трехметровые птицы, походив по берегу и попытавшись достать меня сквозь кусты, поднялись в воздух, едва не пригнув ветром деревья.

  - Птица Рух, - попытался сказать я, но из горла вырвались нечленораздельные гортанные звуки, больше похожие на тихий рёв.

  - "Понятно, - подумал я. - Значит разговаривать мы ещё не умеем! А вообще, на сколько мы разумны? Да и разумны ли?"

  Разум больше

--">