Ростислав Александрович Багмут - Не хочу обманывать

метаниями, неопределенностью, острым чувством недовольства собой. Я по-прежнему оставался священником, совершал богослужения, читал проповеди. Но все это делал больше по инерции. В храм божий я входил как в обычное учреждение: ни одной струнки в душе не задевали пышное благолепие, таинственный полумрак и торжественная тишина. Войдя в церковь, я уже не прикладывался к образам, как это бывало прежде, никого не благословлял и не разрешал целовать руку. Совершая обряды, я не мог отогнать кощунственную мысль: «К чему эта глупая комедия, к чему обман бесхитростных верующих?».

Становилось стыдно самого себя, людей, которым я лгал. А после причащения прихожан, потребляя «святые» хлеб и вино, я не находил разницы между христовой кровью и простым виноградным вином.

Апатия, страшная усталость овладели мною. Я что-то делал, куда-то шел, не отдавая себе отчета куда и зачем. От моей веры осталась лишь темная привычка, но она пока еще держала меня в плену.

Свято-Троицкая церковь стоит над самым Турунчуком. Отсюда, с обрыва, река кажется ленивой и тихой. Улеглась меж берегов, опустилась на илистое дно и точно дремлет под розовыми лучами заката. А с того берега, из днестровских плавней, бесшумно выползает белесый туман и повисает клочьями, зацепившись за ветви кряжистых верб.

Сюда часто приходил я усталый, подавленный после очередного богослужения. Смотрел, как ловко ведет свой каюк какой-нибудь местный рыбак, слушал отчаянный визг лесопилки, расположенной неподалеку, провожал глазами прохожих. Как я завидовал всем этим людям! Все куда-то торопятся, идут, едут. И каждый знает куда и зачем, и каждый спокоен, ибо делает в жизни полезное дело. А я по злой иронии судьбы, по собственной глупости, точно зритель, должен жадными глазами лишь наблюдать за происходящим, за жизнью!

А ведь я люблю ее, жизнь! Как же я могу быть бездельником, когда вокруг все трудятся, все заняты делом! Почему я лишен возможности производить материальные блага, участвовать в строительстве счастливой жизни здесь, на земле. Разве для того я увидел солнце, чтобы погребать себя заживо в сырых казематах, чтобы нести людям темноту, невежество, страх.

Будь же проклята та минута, когда я поверил лживым уверениям духовенства и предал своих отцов, потом и кровью завоевавших для моего народа право на труд и счастье!

Я вернулся домой. В комнате было пусто, неуютно. В нос ударил застарелый запах ладана. Из угла равнодушно поблескивала в золотой оправе икона. Как все здесь противно — и этот тяжелый дух церкви, который въелся в стены, и этот святой лик, тупо глядящий сверху, и я сам: длинное скуластое лицо с реденькой бородкой, воспаленные от бессонницы глаза.

...Я проснулся с ощущением, что кто-то грубо растолкал меня. Болела, разламывалась голова, во рту пересохло. Откуда эта тупая, саднящая боль? И вдруг я вспомнил — завтра великий пост, богослужение. Эта мысль с вечера не давала мне покоя. Неужели я, жалкий слабовольный человек, снова стану за амвон?

Когда-то я мечтал стать настоящим пастырем, отцом и наставником верующих. Но где же они, эти истинные христиане, жаждущие услышать правдивый глагол божий? Так и не встретил я их, сколько ни искал. Кого я видел в церквах? Стариков и старух, которые доживают свой век? Ловких аферистов, святош, вроде старосты Михаила Личарда, вроде Чабана, Перлея, которые видят в церкви источник легкого заработка? Попробуй их лишить наживы, и они истошным голосом завопят: «Нам такая церковь не нужна».

Правда, иногда среди пожилых блеснет и юное лицо, но это бывает чаще при крещении или венчании. Под давлением родителей некоторые молодые люди справляют еще эти религиозные обряды. Но ни религия, ни вера в бога тут не при чем. Проходит месяц, другой, и не пытайся разыскивать молодую пару в толпе прихожан — не найдешь.

А небольшая группа верующих, которые считают себя праведными христианами? Разве они в действительности свято, глубоко веруют? Мне самому не раз приходилось наблюдать, как в особо торжественные моменты богослужения, например, при выносе чаши со святыми дарами, который сопровождается словами «Со страхом божьим и верою приступите», на лицах многих появлялись иронические усмешки, не смолкали разговоры, пересуды, не прекращались толкотня и шум. А церковные прихлебатели в это время делят по карманам тарелочные сборы. «Вот тебе вера, молитва и страх божий» — невольно думал я. А при выходе прихожан из церкви что --">