Ефим Григорьевич Эткинд - Об условно-поэтическом и индивидуальном (Сонеты Шекспира в русских переводах)

многосмысленность бесконечны. Переводы Маршака отвечали эстетическому идеалу этого замечательного и в своих художественных пристрастиях весьма определенного русского поэта. Появятся другие поэты, которые скажут: текст Маршака материален и отчетлив, но эта отчетливость близка графике, а Шекспир богаче графики - его образы чаще напоминают живопись маслом; стих Маршака прозрачен и логичен, но гений Шекспира нередко уходит за линейные пределы логики в иные измерения, постижимые только для внелогического мышления; строфа Маршака отличается завершенностью, она формально безупречна, но у Шекспира страсть порою оказывается более открытой, негодование - более личным, отчаяние - более стихийным. Такая открытость переживания у Маршака встречается, но это редкие и даже случайные прорывы в другую эстетику. Например, в сонете 112:

В такую бездну страх я зашвырнул,

Что не боюсь гадюк, сплетенных вместе,

И до меня едва доходит гул

Лукавой клеветы и лживой лести.

Я слышу сердце друга моего,

А все кругом беззвучно и мертво.

Шекспировские сонеты переводят и будут переводить, они нужны современным читателям. Гадать, в какую сторону будет развиваться их истолкование на языке русской поэзии, трудно, это развитие станет очевидным в ближайшие годы. Сонеты родственны великим пьесам Шекспира трагической глубиной, открывающейся по-новому в каждом из этих поэтических кристаллов. Маршак увидел сквозь лирическую исповедь Шекспира социально-историческую трагедию. Это мог увидеть и понять поэт, написавший о своей жизни и своем опыте поразительные, уже после его кончины опубликованные строки:

Как обнажаются судов тяжелых днища,

Так жизнь мы видели раздетой догола.

Обеды, ужины мы называли пищей,

А комната для нас жилплощадью была.

Но пусть мы провели свой век в борьбе суровой,

В такую пору жить нам довелось,

Когда развеялись условностей покровы

И все, что видели, мы видели насквозь.

--">