Георгий Викторович Адамович , Иван Лукаш , Константин Васильевич Мочульский , Игорь Васильевич Северянин , Борис Константинович Зайцев , Иван Иванович Тхоржевский , Владимир Николаевич Ильин , Ю Фельзен , Петр Бернгардович Струве - Фаталист. Зарубежная Россия и Лермонтов

отнестись к статистике серьезно, как к факту красноречивому, не только и не столько внешнему и служебному, но отражающему некую объективную реальность бытия эмигрантского сообщества.
«Поэт столь целомудренно-замкнутый, столь девственно-скупой в излияниях веры и чувства, столь горький в своей изначальной разочарованности», - слова о Лермонтове Ивана Ильина из его лекции «Россия в русской поэзии», прочитанной в Берлине в 1935 году. Слова человека любящего и потому - слова бережные, подобранные с великим тщанием и нежеланием причинить боль; но все же слова многозначительные и на что-то намекающие...
Кое-какие причины «умаления» Лермонтова, впрочем, далеко не важнейшие, очевидны. Например, давно известно, что русское перо бывает лениво и посему зачастую тянется к чернильнице лишь поневоле, то бишь в дни юбилейные. Тут Лермонтову явно не повезло. Две связанные с поэтом более или менее «круглые» даты пришлись на 1939 и 1941 годы; понятно, что в разгар мирового побоища не могло быть и речи о широком чествовании Лермонтова, о «девятом вале» публикаций (к тому же большинство эмигрантских газет и журналов в годы войны попросту прекратило существование). Можно только в очередной раз восхититься нашими соотечественниками, которые и в таких условиях сумели-таки пусть и скромно, но помянуть любимца.
Другое обстоятельство поважнее. В эмиграцию ушли те поколения русских людей, которые чуть ранее прошли вполне определенную школу воспитания Лермонтовым и сформировались под влиянием блистательной и крайне спорной речи-статьи Владимира Соловьева «Лермонтов» (Впервые: «Вестник Европы», 1901. № 2). Сформировались в том смысле, что приняли или, наоборот, отвергли глубокие интуиции мыслителя - но в любом случае не остались равнодушными, пропустили их через себя. А ведь эта статья, породившая целое направление в лермонтоведении, здравствующее и поныне, поставила под сомнение - и временами, похоже, обоснованно - саму общежительскую состоятельность поэта (о прочих исках философа к Лермонтову нужно вести особый разговор). Были тематически близкие публикации и раньше, печатались и нелицеприятные мемуары о Лермонтове, но ничто не могло - ни по блеску ума, ни по общественному резонансу - сравниться с сочинением В. Соловьева. Его тезисы пытались опровергнуть - и опровергали, да вот незадача: чем усерднее полемизировали с тезисами, тем успешнее подпитывали их, укореняли в общественном сознании. «Он мал как мы, он мерзок как мы!» - такое, как известно, усваивается быстро и навсегда. Незримо присутствовал соловьевский Лермонтов и в Зарубежной России. Пусть и здесь отнюдь не все согласились с мыслителем - достаточно того, что для всех он был фигурой, как говорится, неоднозначной. А неоднозначность, даже иллюзорная, есть препятствие для душевного сближения, для «дружества». Во дни тягчайших испытаний эмиграции Лермонтов уже не мог стать для беженцев близким «другом», тем паче остро необходимым «учителем жизни».
Тем не менее «нравственный» аспект биографии поэта не определял отношения Зарубежной России к Лермонтову. Влиял - несомненно, но не решающим образом. Определило же его нечто высокое и глобальное, несопоставимое с календарными неувязками, зашибленными (говорят) отроком Мишелем курицами и прочими бытовыми никчемностями.
Давний и устойчивый рефрен отечественной культуры - сравнение Лермонтова с Пушкиным. «Пушкин - дневное, Лермонтов - ночное светило русской поэзии», - незабываемый афоризм Д. С. Мережковского. А вот дневниковая запись Владислава Ходасевича: «Пушкин - творец автономных миров, теург. Он потому многосмыслен. Лермонтов тенденциозен и не теургичен. Из Лермонтова не выжмешь ничего, кроме Лермонтова (который велик, конечно)». Или слова А.М. Ремизова, уже чужбинные: «Пушкин - ангел, Лермонтов - демон». По-иному думал поэт Борис Поплавский, отдававший предпочтение Лермонтову (не удержавшийся, правда, от оскорблений в адрес Пушкина): «Лермонтов, Лермонтов, помяни нас в доме Отца твоего!» Перечень цитат можно продолжить чуть ли не до бесконечности - и повсюду встретится настойчивое, как будто обязательное, сопоставление, и это сопоставление, как правило, будет в пользу Пушкина. И в тех же строках - опять-таки в качестве непременного условия существования цитаты - всегдашний полупоклон в сторону горделиво-одинокого Лермонтова: «который велик, конечно».
Кажется, всегда - со времен выстрела у подножия --">