Коллектив Авторов - Политика постправды и популизм

практике и важнее анализировать действенность знания в рамках социокультурных систем, нежели опираться на аксиологически закруженные принципы познания. В центре «первой группы» эпистемологических посылок находится познавательная активность индивидуального субъекта, для второй — важнее коллективная природа знания и опция «наблюдения».

В критических исследованиях феномена «постправды» достаточно очевидно доминирует первая эпистемологическая матрица. В целом можно констатировать, что исследователи, которые прибегают к понятию «политика постправды», в основном исходят из посылки, что умножение акторов и медийных технологий при продуцировании политической информации ведет к диверсификации и деградации критериев истинности и ложности при интерпретации событий прошлого и настоящего в политике. Как полагают многие интерпретаторы феномена «постправды», широкое использование в «политике постправды» современных массмедиа, субъективных и часто иррациональных в своих репрезентациях, ведет к культивированию таких «ложных» форм знания, как политические слухи, сплетни, мистификации, скандалы. Такие формы знания становятся значимым когнитивным ресурсом негативной политической мобилизации для многих социальных движений и организаций (формальных и неформальных) с весьма неоднозначными политическими последствиями подобной консолидации.

При этом отсылки авторов к разработке строгих процедур проверки «истинности», «объективности» политической информации, повышению моральной ответственности акторов информационной политики и их умеренный оптимизм по поводу постепенного оформления публичной социологии и публичной политики, способной минимизировать последствия пропагандистской направленности «политики постправды», не проясняют природу институциональных и организационных оснований нынешних трансформаций информационного режима и парадоксов «демократизации» сферы производства знания, которые стимулируют насильственные конфликты.

Симптоматично, что исследователи, которые фиксируют «ложь» у своего публичного оппонента, весьма «терпимы» по отношению к собственным идеологическим установкам и мифопредставлениям. Для позиции «незаинтересованного» наблюдения нередко характерно подчеркивание значимости способности исследователя абстрагироваться, «отрешиться» от идеологической конъюнктуры повседневности. Однако при этом редко удается избежать «ошибки натурализма» (naturalistic fallacy) в трактовке «фактической действенности» тех или иных событий, которые признаются значимыми, замечает авторитетный представитель современной культур-социологии Дж. Александер, в связи с анализом смыслового конструирования при описании травматических событий⁴. Сторонники культурно-ориентированной эпистемологии акцентируют на том, что социальные явления, которые в обществе номинируются как «факты», действенны «не благодаря их фактической вредности или объективной резкости», но зависят от того, как их воспринимают, и степени эффекта их влияния на коллективную идентичность. Подобная посылка весьма актуальна по отношению к феномену «постправды», поскольку «фальшивые новости» чаще всего сопряжены с интерпретаций событий травматического рода или попытками представить факты как свидетельство травмирующих обстоятельств. При анализе коммуникативных явлений важна «не правдивость заявлений социальных акторов» или оценка их нравственных оправданий, а «при каких условиях делаются эти заявления и к каким они приводят результатам». Важнее при анализе явлений, «подобных постправде», не «истинная» онтология и этика познавательного процесса, а эпистемология социокультурной динамики.

«Именно смыслы обеспечивают чувство шока и страха, — замечает американский исследователь, — а вовсе не события сами по себе». Фактические события — «это одно дело, а репрезентация этих событий — совсем другое»⁵. Социальные системы общества могут реально переживать масштабные деформации, институты могут не работать, правительства могут быть не в состоянии обеспечить базовую защиту, но все это представляется как временные проблемы «победного шествия демократизации», а потому могут не рассматриваться в качестве значимых, в то время как вымышленные действия наделяются статусом катастрофических.

Сегодняшняя коммуникативная реальность полна свидетельств подобного --">