Александр Владимирович Плетнёв - Эпохи холст заиндевелый - мазком багровой кисти…

Эпохи холст заиндевелый – мазком багровой кисти....

Пролог.

Вереница саней запряжённых в собачьи упряжки мчала, скользя, стелясь по снегу почти с природной гармонией. Гоняемые длинными шестами и покрикиваниями каюров-поморов, саамские лайки тянули со всех своих собачьих сил, на ходу наклоняя морды, щёлкая зубами, заглатывая в пересохшие гло́тки снег.

Ледяная пустыня источала серый туман, стелящийся густыми лоскутами и, озираясь Ивор по прозвищу Свен (за свои шведские корни) угадывал в прорехах этой пелены едва видимые серебристо-тёмные тени.

Погоня была уже совсем близко, рыча по-звериному, по-волчьи. Воображение рисовало ему именно волков, не белого медведя – хозяина здешних мест, не рысь, не росомаху, охотящуюся там, в тайге на далёком берегу, а стаю волков.

Это порыкивание, было чем-то похоже на механическое, но Свен и слова-то такого не знал, а потому окрестил как ему слышалось и виделось. Такова человеческая натура всему давать своё название, заворачивая в обёртку понятного, тем самым изгоняя страх неведомого.

Знал бы он что человек, возглавлявший догоняющий отряд носил именно это прозвище… по своей фамилии – Во́лков.

Собакам в упряжке передавался страх возницы и пассажиров. Псы поскуливали, подвывая, слыша сзади непонятный и от того ещё более пугающий рык. Иногда попадая лапой на острый наст, жалобно тявкали, шумно дыша от бешеного темпа, всё ещё сохраняя силу.

Часть «волков-преследователей» стала обходить слева. Рычание изменилось, наполнившись рваными ритмами, словно в предвкушении добычи:

«Ры-ры-к-ма-у-у! Ры-ы! Ры-ры-ры»!

Два иноземца-пассажира за возницей что-то выкрикивали через вой ветра на своём языке, ещё бодрились, клацая затворами винтовок, но помор уже понимал – не уйти.

Бах! Бах! Пассажиры не выдержали стали стрелять, и тотчас в ответ донеслось, растекаясь в густом тумане частыми хлопками. И тут же просвистели пули, как зудящие москиты – над самым ухом. Но… сзади – выкрик и Свен почувствовал, как облегчились сани, всхлипнуло резким запахом крови в ледяном дыхании снежной пустыни.

Гнать прямо собак было бессмысленно – тот, кто обошёл слева, уже забежал вперёд, охватывая.

Свен увидел, как впередиидущие сани повернули вправо. И он следом повторил их движение в поворот, всё ещё пытаясь оторваться от погони.

Остервенело впилось смертельное жало, в спину, выбив дух, толкнув погонщика вперёд, на сани.

Собаки, почувствовав слабину, замедлили бег и, в конце концов, остановились.

Сознание балансировало на грани, то уходя, то возвращаясь, тупой ноющей болью сковывая хребет. Через время, придя в себя, помор мутным взглядом увидел склонившего над ним человека в белой с пятнами одежде, в облегающих, закрывающих пол лица очках с желтоватыми стёклами.

Человек встретился с ним взглядом, говоря что-то непонятное, словно не ему, а куда-то вдаль на почти знакомом:

– Порядок «Углич». Зачистка.

Сознание Свена медленно уходило из раны в спине вместе с кровью и теплом тела.

Белым ляжет невинность снега….

Белым ляжет невинность снега.

Рисовать я её не берусь

Лишь пою, лишь пою свою грусть

Будут дети как прежде бегать.

Получив начало с 1584 года, в большинстве построенный на приболоченной местности по обоим берегам Северной Двины, окружённой хвойными массивами, Архангельск возводился именно этим самым доступным материалом – строительным лесом.

И даже в середине двадцатого столетия на окраинах города можно встретить дощатые тротуары и следы-остатки некогда проложенных деревянных дорог.

Не говоря о порой неплохо сохранившихся домах из бруса, обшитых потемневшей доской, стоящих нижними венцами на медленно подгнивающих сваях (не на