Ума Барзи - Полдень синих яблок

Полдень синих яблок

Ума Барзи

Я лишь составил букет из лучших цветов и не привнёс от себя ничего, кроме ниточки,связывающей их

(Монтень)

***

Эта история, возможно, и могла бы произойти на самом деле, если бы не была сказкой. Городской сказкой для взрослых. А все имена, фамилии и даже даты в ней - не более, чем вероятное, но не случайное совпадение.

Глава 1

История эта началась не сегодня и не вчера, не год и даже не два назад, а в то, канувшее уже в лету время, когда сквозь открытые шлюзы свободы ворвался свежий ветер вседозволенности, пробирающий иногда до самых костей. А мурашки от дуновения ветерка превращались в озноб и обморожение. Обморожение душ.

Люди задыхались от возможности говорить, что думаешь и не думать, что говоришь.

И на этой благодатной почве стали разрастаться сначала тоненькими робкими побегами, постепенно укреплялись и набирали силу, пока не превратились в буйную зелень, мистические общества, оккультные кружки, салоны экстрасенсов. Всевозможные лже-пророки, мессии, врачи-воскресители и прочие шарлатаны заполонили экраны телевизоров, первые полосы газет и радиоэфиры.

Что поделаешь – смутное время! Рушилась империя, а вместе с ней и судьбы простых людей.

Общество, словно больной беззащитный ребёнок, активизировало агрессию и ненависть. И лихорадочно ждало “спасителя нации”, мессии. И все надежды связывались именно с его личностью и магическими качествами. А кем он будет – дело десятое. Хоть президент, хоть волшебник, да хоть сын плотника.

Наступал новый век и всем хотелось прикоснуться к Тайне! Тайне веков. Величайшему секрету, как стать счастливыми, богатыми и здоровыми. А, может, и бессмертными.

Но для начала хотелось хоть немного стабильности.

И только одному человеку не было дела до всей этой неразберихи со сменой строя. Ему хотелось только одного. Вспомнить.

***

В полутьме на самом верху, прямо на добротно сработанном ещё в начале века стеллаже, сидел и увлечённо читал книгу человек. На вид ему не было и 30-и. В свете уличных фонарей, таинственно вплывающем через колоннаду многочисленных зарешеченных оконец под самым потолком и растекающемся на потрескавшемся паркетном полу бледными квадратами, отчего огромное помещение становилось похожим на древний некрополь, ему особенно хорошо думалось.

Его маленькая фигурка, возвышавшаяся над лабиринтами шкафов в рассеянном свете казалась фигуркой божка на алтаре.

Темнота совсем не мешала. Можно было рассмотреть даже пылинки, плавно танцующие в лучах, не говоря уже о фотографии в любимой книге, которую он просматривал не раз. Вот и опять, дойдя до одного и того же места, человек задумался. Что-то не давало ему идти дальше. Мысль, ещё только угадываемая, но такая недосягаемая, тлела бледной утренней звёздочкой у него внутри, робко, словно стесняясь, пыталась разгореться ярче, останавливалась, звала, неумолимо притягивала и… тут же таяла.

На фотографии, иллюстрации к жизнеописанию великого Мастера была изображена загадочная статуя. От натирания воском для бесчисленных копирований она потеряла былую мраморную белизну. Но как ни странно этот эффект лакированной старины ей очень шёл.

Нельзя сказать, что молодой человек был особым знатоком и ценителем искусства, но от никакого произведения он не испытывал более сильного впечатления.

Необыкновенное мастерство, приобретённое рукой Гения в ежедневных тренировках и отточенное ночными скитаниями по анатомичкам, захватывало. И не хотелось противиться быть захваченным великим творением. Загадочной статуей с головой Пана.

И это воздействие, как эмоциональное ощущение после сна, только ощущениями и оставались, не поддаваясь никакому объяснению.

Крепкое, мускулистое тело в мельчайших анатомических подробностях, словно не отсекалось ненужное от упрямого камня, а сглаживалось с поддатливого масла. И картинка в книге, подсвеченная мерцающим светом, словно оживала, перенося на тысячи лет назад.

Крики радости и песнопений вырывают его из погруженности в себя. Недоброе предчувствие как гром пронзает его гигантскую фигуру. Пылающий взор, полный боли и презрения, с отражением вечности и веры, устремлён в сторону, откуда несётся зверинный вой погрязшего в низком человечества. Сорок дней и ночей провёл он горе наедине с самим Богом. Дрожа от боли, он опускается на --">