Елена Арсеньевна Грушко (Елена Арсеньева) - Ведьмин коготь

Елена Арсеньева Ведьмин коготь

© Арсеньева Е., текст, 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Чудь начудила да меря намерила

Гатей, дорог да столбов верстовых…

А. Блок

Страсти крут обрыв!

В. Маяковский

Пролог

…Женя даже шагов сзади не расслышала. Прошелестело что-то: так осенние листья, оторвавшись от веток, шуршат по асфальту под внезапным порывом ветра, – а потом ее сильно дернуло за плечо. Но это была не ветка, которая попыталась удержать покинувшую ее листву: это была чья-то рука.

Женю резко развернуло – и она невольно вскрикнула, увидев перед собой не лицо напавшего, а черный капюшон. В двух узких прорезях мерцали глаза. Черный плащ, скрывавший фигуру, черные перчатки, обтянувшие руки, одна из которых вцепилась в ее плечо, а вторая сжимала мощный тесак, какие ей приходилось видеть только на рынке в мясном отделе – в руках рубщиков мяса.

Женя, онемев, рванулась было, однако сзади еще кто-то стиснул ее, да так, что не шевельнуться.

– Что вы… что… – прохрипела она, чувствуя, как подгибаются ноги, однако тот, кто схватил ее сзади, не дал упасть и насмешливо пробормотал, дыша в ухо:

– Хочешь спросить, чего нам надо? Да ничего особенного. Ручки тебе шаловливые малость укоротим – и пойдешь восвояси.

– Что? – выдохнула она чуть слышно, потому что голос от ужаса съежился. – За что?!

– А больно резво ты ими шевелишь где надо и где не надо, – сообщил тот, кто ее держал. – Змеюшек разных ловишь…

– Каких змеюшек? – еле выговорила она, и в то же время уловила мрачный промельк в прорезях капюшона, словно слова подельника вызвали недовольство человека с тесаком.

«Неужели?!» – словно бы вскричал кто-то в ее голове – вскричал тонким, испуганным голосом, и Женю осенило догадкой, с чем могло быть связано это нападение и кто именно на нее напал, но сейчас радоваться своей догадливости было некогда, да и никакой радости в этом вообще не было – был только ужас.

Сзади ее подтолкнули к неподалеку стоявшей скамейке так сильно, что Женя упала на колени и какое-то мгновение тупо смотрела на облупленную краску, не то зеленую, не то синюю, в полутьме было не разобрать. Между дощечками застрял прутик, и Женю вдруг словно ударило жутчайшим воспоминанием об одной сцене из американского фильма «Тимон Афинский» по трагедии Шекспира… Фильм Женя смотрела давно, он выветрился из памяти, но эта сцена сейчас так и вспыхнула перед глазами: дочь Тимона изнасиловали и отрезали ей язык, чтобы она не могла назвать имена злодеев, а чтобы не могла их написать, ей по локоть отрубили руки, и в кровоточащие обрубки воткнули веточки… И Женя словно увидела, как этот прутик – вот этот, который сейчас трепещет перед ней! – втыкают в кровоточащий обрубок ее руки!

К горлу подкатила тошнота, она почувствовала, что сейчас потеряет сознание, но тогда уж точно станет легкой добычей для этих двух сумасшедших… О нет, они не были сумасшедшими, они хотели отомстить, отомстить ей за то, что она обнаружила эту проклятую змейку!

Каким-то совершенно невероятным усилием Женя удержала себя от обморока, и в голове немного прояснилось.

«Мама! – мысленно крикнула она. – Дед! Помогите!»

Всё существо ее словно рванулось в неизъяснимую даль и высь, пытаясь пробиться к этим двоим, которые всегда, даже в самые тяжелые моменты ее жизни, прикрывали ее и помогали ей, ободряли и спасали, однако зов ее, крик ее существа, всплеск ее страха, лишь исторгнувшись, сразу наткнулся на какую-то незримую преграду – и рассеялся в ночи.

Казалось, человек в черном капюшоне окружил ее непроницаемой стеной своей ненависти, через которую не могла пробиться любовь.

– Руки! – послышалось сдавленное рычание из-под капюшона, и Женя с новым припадком ужаса ощутила, что в этом голосе нет ничего человеческого. Это было звериное рычание, в самом деле! – Держи ее руки, карь!

Женя вырывалась что было сил, сползая со скамейки, и схватившему ее человеку невозможно было удерживать Женю и заставлять вытянуть руки, потому что этими руками она, извернувшись, что было сил била, щипала своего палача, хрипя от ненависти к нему сквозь стиснутые зубы.

А тот, в капюшоне, по-прежнему стоял неподвижно, и только свет фонаря, заслоняемого и вновь открываемого мятущейся под ветром вершиной дерева, проблескивал на зловещем лезвии и в --">