Дмитрий Петрович Львов - К вопросу об эмансипации

Дмитрий Петрович Львов
К вопросу об эмансипации
(шутка)

Сигнал от Главного пришел в три часа ночи. Не раскрывая глаз, Олег сел в кровати и спустил босые ноги на холодный пол. Потом он вздохнул, и вздох этот перешел в тоскливую зевоту. От Главного не спасали даже психоэкраны, он сминал их точно папиросную бумагу. Потому, наверное, и был Главным вот уже третий десяток лет.

С трудом сведя челюсти, Олег послал вызов на кухню биороботу. Через минуту ему на колени опустился поднос с чашкой кофе, молочником и сахарницей. Кофе был холодным, да к тому же не хватало ложки. Рассвирепевши, Олег так остро сформулировал свою мысль, что взвыли соседские собаки, а лентяй робот, наконец, соизволил явиться.

— Я тебя демонтирую, — сообщил ему Олег, принимая чашку с горячим кофе.

— А я на вас жалобу подам в общество охраны природа, — ответил нахал. — Чуть что не по вам, так сразу собак пугаете. Сами же в меня парапсихологический блок вмонтировали, а теперь не нравится.

— Ладно, — Олег еще раз зевнул. — Нечего мне зубы заговаривать. Одеваться!

Робот только бровью повел и на кровать упал темно — синий комбинезон и такого же цвета берет с эмблемой: циферблат часов, на котором вместо стрелок была горизонтальная восьмерка-символ бесконечности.

Через несколько минут скоростной мобиль уже нес их над бескрайними лесами Сахары. В лунном свете сверкали внизу прямые, как стрелы, линии каналов.

***

Главный кивнул Олегу на кресло.

— В пятнадцатом секторе временной зоны произошло ЧП. Из-за стоп-блокировки СМ-генератора погиб пилот Сергей Чохов. Пилота мы уже восстановили и спать отправили, но там остался Г-21.

У Олега от изумления задергалось веко.

— Зачем Чохову Г-21?

— Особое задание, — угрюмо сообщил Главный. — Он направлялся… Впрочем это не важно. Важно, что Г-21 сейчас в пятнадцатом секторе.

— А дистанционно убрать его нельзя?

— Исключено. Он на боевом взводе.

Олег присвистнул.

— Ка-ак он там шарахнет!

В эту минуту звякнул сигнал внутренней связи. Пока, сняв трубку, Главный слушая сообщение, лицо его наливалось кровью.

— Что-нибудь новенькое? — поинтересовался Олег.

— Г-21 попал в руки аборигенов, — почему-то шепотом проговорил Главный. — Через час всей энергетики Земли не хватит, чтобы избежать взрыва.

— Что они с ним делают? — удивился Олег.

Главный облизнул губы.

— Они его колотят.

***

Бабка Вахромеевна завела себе моду лаяться со стариком еще затемно — страдая бессонницей, другого занятия придумать она не могла. Вот и на этот раз, лежа на лавке (старик еще с вечера прятался от нее за печной трубой на полатях) она завела:

— Дура я, дура. И за кого только замуж вышла. 3агубил ты мою жисть, кровопивец, окаянный!

Дед, в ту пору еще дремавший, потеряв всякую бдительность, буркнул что-то в ответ. Буркнул и тут же спохватился и заполз за трубу подалее. Но было уже поздно. Бабка легко, даром что за семьдесят, вскочила с лежанки и привычным жестом потянулась за ухватом.

— Он еще перечит! Он еще перечит, идол!

Подошла, потыкала в темноту полатей ухватом, но осознав, что им обидчика не достать, двинулась к подоконнику, где стояли два порожних горшка. Первый тут же полетел на полати.

Дед число горшков знал и в ожидании второго, прикрыл голову ладошками.

— А ну, слезай, — услышал он вдруг. — Слезай лиходей!

И голос старухи был совсем не злой, а какой-то даже растерянный.

Дед на животе прополз зону обстрела и свесил голову вниз. Перед бабкой, на домотканой дорожке лежало яйцо, сверкающее в первых лучах солнца червонным золотом.

***

Олег выпрыгнул из темполета и огляделся по сторонам.

Перед ним, уйдя по самые окошки в землю, была старая изба.

— Нам туда, — сообщил робот.

Невидимые за темпоральным полем, они поднялись по ступеням. В полутемной горнице, оседлав лавку, как коня, пожилой абориген колотил по Г-21 пестиком. Рядом стояла его жена, а у ног ее важно расхаживала рябая курица и лениво клевала насыпанное кучкой зерно.

— Бей, бей! — приговаривала бабка с нетерпеливым одобрением. — Может внутри камни какие драгоценные есть. А нет, так все равно на куски разбить надо. Иначе не продашь, — она повернулась к курице и умильно всплеснула руками. — Ух ты моя рябинькая, ух ты моя умница! Золотое яичко снесла! А я-то, прости господи, в суп тебя хотела.

--">