Семен Васильевич Слепынин - "Фарсаны"

ет, работа у меня сегодня решительно не клеится. Какая-то глухая тревога, предчувствие чего-то не­до­б­рого не дают покоя еще со вчерашнего утра.

Цефеиды, загадочные пульсирующие звезды… Какая благодатная, волнующая тема! Но я никак не мог начать сегодня вторую часть своего многолетнего научного труда о цефеидах, не мог выдавить из себя ни одной стоящей мысли. Три часа назад заложил в клавишный столик чистый кристалл для записей. Но он так и остался чистым, на нем не появилось ни одного слова. Я всячески пытался освободиться от непонятного, гнетущего чувства, но ничто не помогало. Работа не двигалась…

Наконец я встал и подошел к иллюминатору. Нажал кнопку, и внешняя противометеоритная шторка ото­шла в сторону.

Засверкала многоцветная звездная пыль. Наша Галактика… Я любил стоять у иллюминатора и, вглядываясь в пылающую Галактику, в эту непрочитанную огненную книгу, чувствовать себя шагающим по межзвездным просторам. Я, капитан звездолета, еще молод, настроен несколько романтически, и космический полет казался мне необычайно увлекательным приключением.

Одним словом, вид космоса всегда приносил мне радость. Но сейчас… Сейчас космос показался мне угрюмой и пугающей бездной. С ледяной улыбкой сфинкса он смотрел на тщету жизни, на тщету усилий человека, вторгшегося на крохотном корабле в его безграничные холодные просторы.

И снова вспомнился Вир Виан… Не знаю почему, но в последнее время я все чаще вспоминаю этого выдающегося ученого и странного мыслителя. Все чаще и чаще забредаю в сумрачные дебри его космической философии — философии ущербной, закатной и так соответствующей моему теперешнему подавленному настроению. Вот и сейчас, глядя в бездонную звездную пучину, я словно слышу шепот Вир Виана: “Вселенная активно враждебна жизни… Жизнь — это крошечный водоворотик в огромном потоке звезд и галактик. А разум человека? Мертвая материя, безграничный космос всегда торжествуют над разумом Вселенной, над мудростью человека — над этим зыбким и кичливым духом…”

Я закрыл шторку иллюминатора и, чтобы освободиться от смутных, тревожных мыслей, снова сел за клавишный столик. Но не для того, чтобы продолжать научный труд. Нет, я решил писать нчто вроде дневника. Быть может, это занятие принесет мне облегчение и я забуду о своих недобрых предчувствиях. Во всяком случае, я попытаюсь разобраться в них…

Против меня на стене тускло поблескивал экран внутренней связи. После квантового торможения связь расстроилась, и я был доволен, что никто не нарушит моего одиночества. Но к моей досаде экран вдруг засветился. На нем возникло лицо Рогуса. Больше всего мне не хотелось видеть именно его.

— Эо, капитан! — начал он виноватым голосом. — Как изображение? Я сейчас перед экраном в кают-ком­пании.

На своем экране Рогус не увидит и не услышит меня до тех пор, пока я не включу связь со своей стороны. Что делать? Быть может, не включать? Но я все же включил.

— Чего хотите, Рогус? — нетерпеливо спросил я.

— Извините, капитан. Я исправил внутреннюю связь и хотел проверить, как она работает. Вижу, что все в порядке.

И он улыбнулся. Удивительная улыбка была у Рогуса — простодушная, как у ребенка, получившего удовольствие. Но она мне почему-то не нравилась всегда, с самого начала, с первого дня межзвездного полета. А сейчас она показалась мне еще неприятней.

— Спасибо, Рогус, — сухо поблагодарил я. — Не ожидал, что так быстро наладите связь. Вы хороший бортинженер.

Положив палец на кнопку, я хотел уже выключить связь, как вдруг подумал: “Сэнди-Ски… Каким он мне сейчас покажется, таким же необычным и чужим, как вчера, или нет?”

— Сэнди-Ски в рубке внешней связи? — спросил я.

— Да.

— Позовите его.

Появился улыбающийся Сэнди-Ски. И такое дружелюбие было написано на его крупном и выразительном лице, что я невольно улыбнулся в ответ. Тут же внутренне упрекнул себя: как я мог заподозрить в чем-то Сэнди-Ски!

— Эо, Тонри! — радостно приветствовал он меня.

— Эо! —