Даур Зантария - Кремневый скол

Даур Зантария Кремневый скол

Повесть

Введение

Саша, в той стране, где ты, плутовка, замужем, т. е. во Франции, и где тебя, наверное, называют Сашель Виногради — с ударением на последнем слоге, — вспоминаешь ли ты иногда Абхазию; пейзажи французского побережья, по всеобщему утверждению, так напоминают пейзажи нашего края, и черный кофе на их курортах готовят армяне, такие же, как наши, только с шармом Азнавура? Могу же я с тобой по-прежнему на ты и просто Сашель?

Не забыла Хуап, нашу Пещеру кремняка — стоянку палеолита и удивительную Стену?

Вы приехали туда с подружкой, чтобы помочь Мушни и Нине в их одиноком поиске тех, кого Нина называет рыжиками, а я, вслед за Мушни, упорно именую кремняками. И правильно сделали, что приехали помогать. По утверждению специалистов, такой интересной стоянки позднего палеолита не встретишь не только на Кавказе, но и «в целом по Союзу». Но Музей уже не был в состоянии отпускать средства, чтобы Мушни нанял рабочих. Прежде еще можно было в летние каникулы завлечь студентов поработать за просто так, соблазнив их горным воздухом и купаньем в чистой студеной реке. Но и студентов надо, по крайней мере, кормить. Так что приходилось Мушни и Нине работать вдвоем. Такие помощники, как я да Руслан Гуажвба, только вносят суету; от нас больше вреда, чем пользы.

Добирались вы автостопом. Надо же: забыл, как звали твою подругу! До Гудауты вас довез некий сын побережья на белой «Волге» и всю дорогу не только не насиловал, как следовало ожидать, но даже не говорил с вами. Лев был сыт, сказали вы. А до Хуапа добирались скромнее: в кабине грузовика, который вез зеленое золото. Не успели вы познакомиться со мной на то есть остановке, как тут же стали свидетелями того, как ценит меня народ: водитель грузовика, увидев меня, «голосующего» на повороте в вашем обществе, развернул машину, груженную зеленым золотом, которое он привез в Гудауту, чтобы сдать на фабрику, — а чай быстро портится: сгорает, — и повез нас в Хуап, хотя ни одной моей книжки не читал, а только знал, что я — «писатель».

Ты принялась тогда убеждать меня, что неандерталец существует, что своими глазами видела рыжика в горах Осетии. В экспедиции, которую вы с подружкой покинули самовольно.

Помнишь, мы еще ездили в Гудауту, где мне пришлось звонить в Москву твоим родителям и родителям подружки. Вам надо было убедиться, что родные не знают о вашем путешествии в Абхазию и считают, что вы в экспедиции, вместе с курсом. Мне пришлось спрашивать на голубом глазу, где, дескать, вы находитесь, и услышать утешительное для вас, что вы в Осетии, на летнем студенческом выезде, в экспедиции по изучению палеолита. Плутовки!

А потом мы зашли к моим друзьям. Эти ребята вам так понравились: Баграт Гицба, Меджек Ажиба, Пазик Лабия. Они все убиты на войне!

А то, что погиб Мушни, — ты, конечно, знаешь; ты ведь наверняка поддерживаешь связь с Ниной.

Там, в Хуапе, было тихо, спокойно, просто здорово. А в Сухуме уже к этому времени люди принялись дышать друг на друга ядом, разделяясь по национальному признаку.

Правильно ты сделала, что вышла замуж за француза, если даже не по любви!

Хорошая ты была девушка. И та. Жаль, забыл ее имя. Именно с ней мы сидели на холмике, что пониже Пещеры, на стволе сваленного ветром дуба. Помню, когда я указал ей на Город: на слонового цвета дома, вдруг появившиеся вдалеке, на берегу моря. Надо было очень захотеть, потом всмотреться в горизонт и ждать — и тогда Город на секунду высвечивался из закатной дымки над мысом; он будто зажигался и гаснул. Это было похоже на мираж, но перед нами лежала далеко не пустыня. На ее вопрос, как по-абхазски называется Город, я сказал: Acuta, хотя, слово это архаическое, полузабытое, а сегодня говорят «a’ kalak».

Это было так удивительно, будто мы увидели НЛО. Еще позвали всех, чтобы показать Acuta, но, когда вы, отложив работу, пришли на наш зов к этому месту у края холма, видение уже не повторилось. Стали подшучивать над нами: не умеете, дескать, уединиться друг с другом — и вы тоже, кстати! Только Нур-Камидат вдруг разгорячился, доказывая, что он тут родился и живет все время, если не считать коротких отлучек на всесоюзные конные спартакиады, что ему, как аборигену, весь ландшафт достался по наследству от самих кремняков и что он прекрасно знает: Пицунда отсюда никак не может быть видна, зато она прозревается, как на ладони, с крыльца его дома, --">