Любен Дилов , Петр Кырджилов , Александр Карапанчев , Агоп Мелконян , Велко Милоев , Величка Настрадинова , Никола Кесаровски , Светослав Николов - Научная фантастика

известно, что какую бы эпоху вы ни выбрали, мы не сможем вернуть вас обратно.

— Естественно, — ответил он. — Чтобы вернуть меня, вам сначала пришлось бы выстрелить туда самих себя вместе с институтом. Но если я выберу, скажем, Египет эпохи фараонов, то есть надежда, что вы меня найдете или в Британском, или в Пушкинском музее в виде мумии. Все-таки утешение.

Как говорится, смех в зале. Вряд ли нужно объяснять, что это был за смех, если учесть, что принцип неопределенности Гейзенберга, который распространялся якобы только на микрочастицы, целиком доказал свою эффективность при переброске во времени. То есть, если ищешь определенную эпоху, не найдешь точки в пространстве, и наоборот. А мы пока что могли только пробивать туннель во времени. Японские статуэтки стали „японскими“ лишь потому, что случайно попали на остров Хонда. Так что утешение обнаружить Тюнина и виде мумии было более чем сомнительно.

Замечательный мужик был Тюнин, и потому мне так больно за него. Наверное, эта его почти автоматическая готовность к самопожертвованию заставила вскочить и меня, хотя я, как каждый, записавшийся в хрононавты, не менее автоматически заранее простился с жизнью.

— Подождите, товарищи! — восторженно крикнул я. — Трусов среди нас нет, это ясно, и каждый готов пожертвовать жизнью, чтобы проверить гениальное изобретение, которое в корне изменит судьбу человечества… — и так далее и тому подобное. Экзальтированные фразы, подходящие к случаю и нужные для того, чтобы оправдать мое предложение. — Но опыты показывают, что принцип движения во времени одинаково действует в обоих направлениях. Раз открытие сделано, значит, в следующие века оно будет усовершенствовано до предела, разве не так? Спрашивается, зачем посылать нас в прошлое, откуда мы не вернемся? Я люблю иногда ходить в гости к дедушке и бабушке, но платить жизнью за такое сентиментальное путешествие мне не хотелось бы. Все-таки я не морская свинка. Неохота мне жить в прошлом, неинтересно. Исторических романов в библиотеках хоть пруд пруди. Пошлите меня на век-другой вперед, и мои правнуки порадуются прадедушке и с еще большем радостью пошлют обратно, — тут я попробовал попасть в тон Тюнину.

Коллеги шумно поддержали меня, а ученые заулыбались до ушей. Я-то воображал, что утер им носы, потому что сами они до этого не додумались, а они, подлецы, в сущности, того и хотели, чтобы мы первыми это сказали, чтобы добровольно взяли на себя ответственность за новый вид опытов. Само собой, они возражали — ровно настолько, чтобы сильнее разжечь наш энтузиазм: мол, предложение логично, но если потомки обладают такой аппаратурой, если вообще владеют переброской во времени, почему они до сих пор не дали о себе знать? Очевидно, и оттуда возвращение не гарантировано…

— Ну, еще неизвестно, во что они на нас смотрят. Небось, даже потешаются над нами, — отозвался кто-то из коллег-испытателей, а я подытожил:

— Это тоже лучше проверить, попутно с испытанием нашей аппаратуры. Иначе дело кислое.

А дело пошло, в общем, весело, то есть в привычном для космонавта-испытателя стиле. Конечно, сначала — скорое и не особенно веселое прощание с близкими. Но и они как будто уже попривыкли, потому что, так или иначе, ты каждый раз возвращаешься, — они ведь никогда не знают, какая именно модель космолета проходит испытания. К счастью, меня эта неприятная процедура не касалась: людей, с которыми надо специально прощаться, у меня почти нет. Потом — детальное изучение трансляторной аппаратуры, обычные и вновь придуманные тренировки, медитация по образцу древних сектантов, которые таким образом якобы сливались с вечностью, что очень хорошо помогает полной душевной концентрации, и не менее древние прыжки с парашютом, о которых мы давным-давно забыли. Хотя, как нас уверяли, полет сквозь время походил на падение, но без парашюта. Откуда им это было известно, когда ни один из них не летал сквозь время и не падал с парашютом, — это их секрет, но сравнение оказалось довольно удачным.

Первым полетел Тюнин, потому что первым дал согласие. На шесть месяцев вперед. Как говорится, взмыл в небытие на крыльях удара по времени в миллиарды вольт. Через шесть месяцев он объявился в центре полигона, ошеломленный, глуповато ухмыляющийся, но чудеснейшим образом воскресший.

Переброска осуществлялась вертикально, но так как время все же неотделимо от пространства, то получалось --">