Фёдор Васильевич Ростопчин - Ох, французы!

него; но он не будет домашним дураком; он не ученик и не ленив. Какая ж нужда представлять супруге супруга, в первый день брака, в смешном виде испанского дона Лимпордаса, итальянского оперного шута или немецкого профессора?

Но, как говорится, любовь слепа. Если невеста не очень жеманна, так и слюбится. Сила -- не его колпак.

Глава LIX.-- Форточка.

В полночь между Глафирой Юрьевной и Лукой Андреевичем произошел следующий разговор.

-- Что ты, мой друг, там делаешь?

-- Затыкаю форточку, сквозит ветер.

-- Заткни покрепче. Я боюсь, что ты простудишься.

-- Ничего, милая, согреюсь.

-- Что же ты? Уже кончил?

-- Нет еще, вить дует.

Глава LX.-- Просьба.

Помилуйте, отцы мои, матушки! сжальтесь над сиротою, дайте дух перевесть. Я измучился, на человека не похожу. Мало ли трудов было? Родителей и брата Луки Андреича погреб, его воспитал, записал в службу, вывел в люди, в отставке женил и спать положил. Сколько хвалил, сколько бранил... Ну, позвольте и мне отдохнуть.

Если узнаю, что хоть один глаз прослезился и один рот рассмеялся, то опять примусь за перо; зачну чертить новые истории. Если же несчастный книгопродавец сей книги пойдет по миру, то не взыщите,-- я уже тогда сам заплачу и засмеюсь: заплачу -- что погубил человека, засмеюсь -- что вздумал быть цензором Катоном, и писать уж больше не буду, как к своим родным и к прикащикам. Сколько сберегу бумаги, перьев, зрения и покоя!.. Но судьба Луки Акдреича, детей его и моя в ваших руках. Несколько вас, составляющих общество, несколько обществ публику, а публика -- вещь бессмертная, премудрая, ветреная, орденская дума, уголовная палата, Тит, Нерон, мать и мачеха... Впрочем, имею честь пребыть с истинным почтением и преданностию,

милостивая государыня, публика,

ваш покорнейший слуга N. N.

--">