Инна Ивановна Фидянина-Зубкова - Рассказы темной Вселенной

всё тут!

Скрипнув дверью парадной, Красноперов выкарабкался из дома, как нагадивший в подъезде кот. Посмотрев по сторонам, подняв воротник, он поежился и мелкой рысцой побежал к автобусной остановке. |На-дворе-февраль|, а это был он, ответил приветственным понижением температуры до -26:

— У-у-у-х, почему без маски, дружок?

Пришлось дружку надеть маску, один черт, без неё в автобус бы не пустили. А надев маску и ввалившись в только что подошедший автобус, Красноперов вдруг впервые в жизни не поверил развеселой рекламе «Съешь переболевшего коронавирусом и получишь стойкий иммунитет!»

— Как же можно вообще их есть? Как они, то есть люди, их едят, то есть едят трупы себе подобных?

Ответа на это вопрос у поэта не было. Потому что они, то есть люди, их как-то да ели, то есть они очень даже охотно ели трупы себе подобных. И даже жрали! Как жрали — неизвестно, ибо Гугл, Майкрософт, соцсети и прочие виртуальные корпорации категорично блокировали фото и видео пользователей, где было изображено поедание трупов переболевших. Блокировали, конечно, с одной единственной целью: не разложить морально этих самых пользователей.

«И ведь небо не перевернулось из-за всего этого?» — вдруг с ужасом подумал Красноперов, но так подумал не тот, старый Красноперов, а какой-то другой, новый Красноперов, а может и вовсе не он.

Поэт еле-еле нашел дом под номером 72 на проспекте Тореза. Мельком глянул на гнетущую и жалкую струйку людей у центрального входа. Эта струйка немыслимо петляла среди мрачных зимних питерских домов и скрывалась где-то во дворах. Красноперова передернуло от брезгливости, когда он увидел эту очередь вживую, а не на экране телевизора. Он отвернулся и кинулся искать служебный вход. Тот был наглухо закрыт. Пришлось звонить в домофон.

— Хто? — глухо ответили ему с той стороны забаррикадированной двери.

Поэту очень сильно захотелось развернуться и унестись отсюда далеко-далеко, в свою теплую коммунальную квартиру. Но он не развернулся и не побежал, а лишь сглотнул и не свойственным ему металлическим голосом отчеканил:

— К Степану Семеновичу Ледорубову. Я Красноперов. От Михаила Юрьевича Недорубова, пришел за «частью тела».

Было слышно, как на той стороне баррикады сплюнули и замогильным голосом жандарма-полицмейстера ответили:

— Жди.

У Красноперова подкосились ноги, он хотел было упасть. Но кто-то чужой в его голове приказал: «Стоять!»

И он стал ждать. А пока он ждал, в служебную дверь морга входили и выходили люди, используя разные способы проникновения внутрь: свои собственные ключи, нажатие пальцем на звонок и словесную перепалку с охранником. Красноперов стоял молча. Убежать ему не давала некая навалившаяся сила, которая вдруг возымела над ним власть. Голова опустела, мысли замерзли, вдруг захотелось просто сесть на ступеньки и рассохнуться в труху.

«Небо, оно точно не перевернется от моей молекулярной кончины!» — подумал поэт, но не тот старый поэт, а какой-то новый и вовсе даже не-поэт.

Но тут дверь морга гулко открылась в очередной раз.

— Красноперов? — высунулась пропитая небритая морда с голосом жандарма.

— Я, — жалко признался последний.

— Получите! — мордоворот сунул в руки Красноперова бумажный сверток и с силой прикрыл дверь. По его прощально-мелькнувшему выражению было понятно, как его замордовала вся эта блатата: «Устал я бегать туда-сюда из-за вас, уродов, мне выпить хотца за здоровье всех народов!»

Красноперов тяжко вздохнул, отступил с порога, дав тем самым дорогу очередному санитару, врачу, блатным (подобным ему самому) и шут знает ещё кому! Он потрогал сверток. Сверток оказался мягким. По-видимому, мясо было свежим.

— Но оно ведь даже не замороженное! — вырвалось из горла не-поэта.

Небо перевернулось в глазах бывшего бойца агитфронта.

— Красное перо уже никогда не сможет писать свои вирши, ведь правда? — спросило серое небо у безмолвствующего серого фонаря.

— Нет, не сможет, — тяжко вздохнув, подтвердил фонарь.

Фонарю по сути было всё равно, он ждал вечера, когда его зажгут, и он начнет выхватывать блики дежуривших в скорбной очереди людей — всё какое-никакое развлечение для старого железного деда, равнодушного к людскому горю, но весьма любопытствующему к людскому ажиотажу, непонятный ему.

Красноперов не помнил, как оказался у реки Большая Невка на Ушаковском мосту. Северный холодный ветер бил в лицо, --">