Джек Лондон - Белый клык

Джек Лондон БЕЛЫЙ КЛЫК

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая ПО СЛЕДАМ ДОБЫЧИ

Темный сосновый лес стоял нахмурившись по обоим берегам замерзшей реки. Недавно пронесшийся ветер сорвал с деревьев белый покров инея, и в надвигавшихся сумерках они клонились друг к другу, черные и зловещие. Глубокое безмолвие стояло вокруг. Это была Глушь — дикая Северная Глушь с оледеневшим сердцем. И все же что-то живое двигалось в ней и бросало ей вызов. По замерзшей реке пробиралась упряжка ездовых собак. Взъерошенная шерсть их заиндевела на морозе, дыхание застывало в воздухе, и клубы пара оседали у собак на шкуре, покрывая ее кристаллами инея. Собаки были в кожаной упряжи, и кожаные постромки шли от нее к волочившимся сзади саням.

Сани без полозьев, из крепкой березовой коры, всей поверхностью лежали на снегу. Передняя часть их была загнута кверху, как свиток, чтобы приминать мягкий снег, волной встававший перед санями. На санях стоял крепко увязанный длинный, узкий ящик. Были там и другие вещи: одеяла, топор, кофейник и сковорода; но прежде всего обращал на себя внимание длинный, узкий ящик, занимавший большую часть саней.

Впереди собак на широких лыжах с трудом продвигался человек. За санями тащился второй. На санях, в ящике, лежал третий, для которого всякий труд был окончен, которого победила и уничтожила Северная Глушь, — третий был уже неспособен ни двигаться, ни бороться. Северная Глушь не любит движения. Она замораживает воду, чтобы остановить ее бег к морю; она высасывает соки из дерева, и его могучее сердце коченеет от стужи; но с особенной яростью и жестокостью Северная Глушь ломает упорство человека, потому что человек — самое мятежное существо в мире, восстающее против закона, который гласит, что всякое движение в конце концов должно прекратиться.

И вот впереди и сзади саней с трудом шли два бесстрашных и непокорных человека, в которых еще не угасла жизнь. Их одежда была сделана из меха и мягкой дубленой кожи. На ресницы, щеки и губы густо налипли кристаллы инея от замерзавшего на воздухе дыхания, и лица их трудно было разглядеть.

Они шли молча, сберегая дыхание для ходьбы. Почти осязаемое безмолвие окружало их со всех сторон.

Прошел час, прошел другой. Бледный свет короткого тусклого дня начал меркнуть, когда в окружающей тишине пронесся слабый, отдаленный вой. Он стремительно взвился кверху, достиг высокой ноты, задержался на ней, дрожа, но не сбавляя силы, а потом постепенно замер. В нем слышались какая-то угрюмая ярость и ожесточение голода.

Человек, шедший впереди, обернулся, поймал взгляд того, который брел позади саней, и оба они кивнули друг другу. И снова тишину прорезал пронзительный вой. Они прислушались, чтобы определить направление звука. Он доносился откуда-то сзади, из тех снежных просторов, которые они только что прошли.

Вскоре послышался ответный вой, он тоже исходил откуда-то сзади, но на этот раз левее.

— За нами гонятся, Билл, — сказал шедший впереди. Голос его прозвучал хрипло и неестественно, и говорил он с явным трудом.

— Дичи мало, — ответил его товарищ. — Вот уже сколько дней я не видел ни одного кроличьего следа.

Они замолчали, но все еще напряженно прислушивались к вою, который поминутно раздавался позади них.

Как только наступила темнота, они повернули собак к небольшой группе сосен на берегу реки и сделали привал. Гроб, поставленный у костра, служил им и столом и скамьей. Сбившись в кучу по другую сторону огня, собаки рычали и грызлись, но не выказывали ни малейшего желания убежать в темноту.

— Что-то они уж слишком жмутся к огню, — заметил Билл.

Генри, присевший на корточки перед костром, стараясь установить кофейник с куском льда, кивнул. Заговорил он только после того, как сел на гроб и принялся за еду.

— Они тоже свою шкуру берегут, — сказал он. — Знают, что лучше съесть, чем самому быть съеденным. Собак не проведешь.

Билл покачал голевой:

— Кто их знает!

Товарищ посмотрел на него с любопытством.

— Первый раз слышу, чтобы ты сомневался в их