Фёдор Николаевич Колесников - Павел

чаем и расскажите, каково это быть на пенсии, – задорно и совершенно неожиданно для нас обоих произнес я.

У него в глазах недоумение. В воздухе повисает неловкая пауза. И зачем я только ему это предложил?

– Ну что ж, а почему бы и нет, – наконец произносит «Иваныч», – давненько ко мне не захаживали гости.

Поднимаясь по лестнице, мы молчим. Подъезд пропах кислой капустой и чем то еще. Быть может старостью. Меня терзают сомнения и разного рода мысли. Откуда у меня эта внезапная уверенность. В голове куча догадок и вопросов. Профессор тоже выглядит настороженным. Мы входим внутрь. Старенькая мебель, обшарпанный пол. На полу дорожка, какие стелют в деревнях. Обои старенькие и гарнитур на кухне, куда мы проходим, помнит еще «Хрущевскую оттепель». В общем зрелище удручающее, оно ни как не укладывалось у меня в голове. Ведь зарплата профессора университета должна быть вполне достойной, да и он всегда хвастался публикациями в зарубежных журналах, которые он делал за валюту.Этот диссонанс у меня совершенно не укладывался в голове. Ремонт здесь не делали лет 20, если не больше.

Сели пить чай. Молчание повисло в воздухе. О чем говорить, что спрашивать. Ведь это я был инициатором «похода в гости». И зачем я только зашел в квартиру?…

– Ну и что ты хотел? Зачем напросился в гости к старику? – враждебно начал профессор.

Он как то совсем переменился, когда увидел как я ошарашенно разглядывал обстановку квартиры.

– Теперь всем расскажешь как старик «дошел до ручки» в своей конуре!

Я встрепенулся от его агрессии. Не ожидал, конечно, но это мне напомнило студенческие годы и его «суровые» экзамены, после одного из которых меня и отчислили.

– Что вы на меня кричите? Ничего я никому говорить не собирался. Дела мне нет, как вы живете и на что деньги тратите.Я зашел поговорить, узнать как у вас дела, – начал распаляться я. – А вы орете, как на экзамене!

Профессор засмущался и замолк. Я же весь клокотал внутри. Старые обиды вновь нахлынули, и в голове мелькнула мысль, которую я боялся сформулировать, но именно она привела меня к нему в гости.

– Спрашивай тогда что хотел и проваливай, – не унимался тот. – Ходите, вздыхаете, руками разводите, и домой, в свою нору. А помощи хрен! Хоть бы раз, за все время спросил кто. Может помочь чем, да хоть слово доброе я услышал за эти годы, что таких бездарей как ты обучал.

И почему он не заткнется. У меня так и подступала к горлу злоба на него.

– Да что ты все ноешь, старый пердун? – вскипел, наконец, я. – Что все жалишься на свою жизнь? Никто тебя и не пожалеет никогда! Сколько ты горя принес бедным неразумным студентам? Скольких завалил на экзаменах и отправил в армию? Скольких девочек растлил? Сколько взяток взял? Ты воплощение всего того мерзкого, что может быть в учебном заведении!

Все, меня прорвало! Словно из летней лиловой тучи, пресыщенной после недельной жары, влагой льется дождь, так и из меня полилась брань и претензии. Я вспомнил ему все, за что его ненавидели студенты всех годов выпуска и я лично. Я рассказал все. И про то, как он «способствовал» моему отчислению, он валил меня на экзамене и не давал даже слова вставить, грозный декан и тот не готов был меня отчислять, но он настоял.И про армию и отбитые в ней почки, где я оказался после злосчастной экзаменационной комиссии. И про нелюбимую жену, ведь университетская любовь меня сразу же бросила, узнав про мое отчисление. И про нелюбимую работу, на которую я пошел потому, что не получил желаемого образования. Продавать пылесосы в магазине, разве об этом мечтал я, когда поступал в «политех»… И про многое другое. Он, конечно же, не во всех моих бедах был виноват, но на тот момент я считал его катализатором неудач всей своей жизни. Я даже не заметил, как в руках моих очутился кухонный нож, и как я довлеющей фигурой оказался над перепуганным насмерть стариком. Что на меня нашло, я не понимал, но в тот момент я готов был действительно его убить.

– Что ты молчишь, скотина? – все не унимался я. – Есть, что сказать в свое оправдание? Или ты только на экзаменах умеешь орать? Да требовать взятки и девочек зажимать в безлюдных аудиториях?

Профессор, тем временем, съежился в углу и рыдал. Он закрывал рукой свою полулысую голову и плакал. Я стал наступать на него. Кровь пульсировала в висках, в глазах

--">