Мария Витальевна Гуцол - Город-на-Границе (СИ)

за этой светящейся дымкой. И только угадав за цветами темную фигуру, идет к груше.

Женщина сидит на нижней ветке, прижимается спиной к стволу, покачивает босыми ногами. На ней — его рубаха, красная, по льну расползлась причудливая вязь вышивки, и старые джинсы. На джинсах — коричневые пятна, так и не выведенные до конца. Старая кровь. Кертхана снова хмурит брови. Ему эти кровавые пятна — память горькая. Свои измаранные кровью рубахи он сжег безо всякой жалости.

Мягкий жемчужный свет ласкает худое лицо женщины. Кертхана останавливается, смотрит снизу вверх, молчит, растеряв заготовленные слова где-то на осенних тропах. Она молчит тоже, только медленно трогает ее губы улыбка, похожая на луч утреннего солнца.

Осторожно Кертхана берет ее руку в свои. Пальцы холодные, и он подносит их к губам, греет дыханием, целует самые кончики, едва касаясь.

В волосах у нее путаются отцветшие лепестки. Пахнет медом, так сладко, что голова кругом. Ствол груши черен и шершав, цветы глаже шелка и белее снега. Женщина, которую Кертхана-Охотник называет Рэйе, а хочет называть — своей королевой, довольно жмурит глаза и молчит.

— Спустилась бы ко мне, — просит он.

— Если поможешь, — она открывает глаза, в них пляшут насмешливые огоньки. Перебрасывает ноги через ветку, и Кертхана ловит в объятия гибкое поджарое тело, красный лен шероховато трется об его щеку. Пахнет от рубахи медом и летними травами, душистым хмелем и земляникой.

Охотник жадно дышит этой пряной, теплой ворожбой. Потом прижимается лицом к шее женщины. Она тихо смеется, и смех ее похож на хрипловатое потрескивание огня в очаге, вместо эха серебряных колокольчиков — далекий отзвук металла, встречающего металл. Этот далекий отзвук заставляет его вспомнить, зачем он искал ее. Но тонкие, сильные руки обнимают Кертхану за шею, и прочее становится неважным.

Вместе они падают на траву, и трава эта в корнях старой груши мягче драгоценных шелков. Кертхана-Охотник вскидывает ладони, признавая себя побежденным. Отдавая себя целиком во власть победившей. Она целует его, сладко и мучительно долго, летит прочь красная рубаха, и следом за ней — охряная, и не остается ничего, кроме полога из цветущих ветвей над головой, кроме корней под землей и безудержной летней силы, текущей по ним, кроме женщины, желанной, жадной, то беспощадной к нему, то нежнее опадающих лепестков.

-Рэйе, — он шепчет ее имя отрывисто, задыхаясь от собственного желания и отвечает ей, то почти покорный ее рукам, то сам безудержный, как вырвавшийся на свободу ветер.

Позже, много позже Кертхана-Охотник глядит на переплетение ветвей над головой, слушает чужое дыхание, щекочущее ему шею. Рэйе, которую на будущий Йоль он назовет своей королевой, прижимается щекой к его груди, изрытой шрамами, едва слышно смеется. Потрескивает очажный огонь, где-то далеко бьется металл о металл. Охотник вспоминает снова, зачем искал ее, но говорить ему не хочется, и он закрывает глаза, добровольно отдаваясь теплой истоме, пахнущей медом.

И только когда Рэйе отстраняется от него, Кертхана говорит, не открывая глаз:

— Едва отыскал тебя. Это в собственном холме!

— А была необходимость искать? — в ее голосе насмешка. — Или соскучился?

— Соскучился, — легко признает Кертхана. А как не признать, если на смену усталой истоме снова возвращается желание, такое же пьяное, такое же дурманное, как тот хмель, который пьют из земли корни старой груши. — И сказать хотел. Оружейники почти закончили с твоим подарком. Нужно поглядеть, будет ли по руке.

— Оружейники? — у нее в голосе вопрос, и Охотник открывает глаза.

Она сидит, жемчужный свет стелется по плечам, чертит тени над ключицами, украдкой ласкает высокую грудь.

— Копья сделали тебе. Одно из серебра, второе — из холодного железа.

— Зачем? — Рэйе хмурится, уклоняется от его рук.

— Потому что таково твое право — носить два этих копья, — отвечает Кертхана серьезно. — Или, скажешь, нет?

— Не скажу, — она хмурится сильнее, потом трет переносицу задумчиво. Охотник следит, как падает ей на плечо белый лепесток, как скользит вниз между грудей и дальше, по худому животу. Она резко отводит руку от лица и говорит: — Но я бы предпочла револьвер.

— Нет уж, — Охотник прикусывает губу, пытается не пустить наружу усмешку. — Если случится меж нами ссора, одну рану залечить проще, чем шесть.

— Ну --">