Софья Валерьевна Ролдугина - В горе и в радости

достигают лопаток и будто бы срезаны по косой.

Мужчина жмурится на солнце; он улыбается и ведёт себе пальцами по груди, точно ласкает, и Эсхейд тихо охает, отступая на полшага.

Незнакомец вздрагивает и оборачивается – глаза у него огромные, светло-зелёные, как молодая листва на просвет.

– Ты… ты лесной дух, да? – спрашивает Эсхейд. Чуть опускает взгляд ниже и прижимает пальцы к губам: – Ой!

Дух делает неловкое движение, точно пытается прикрыть промежность, теряет равновесие – и скатывается с камня. Озеро принимает его в себя со звучным плеском, а когда он выныривает, то с ушей у него свисают розоватые водяные цветы.

Его это, однако, не портит.

Глядит он настороженно и молчит, выжидает.

«Видимо, всё-таки человек».

– Я Эсхейд Белая, дочь Рисвид, – представляется она с достоинством, умалчивая, впрочем, о том, что Белой её прозвали после того, как в прошлом году она перевернула на себя куль с мукой. – А ты кто и что делаешь на моих землях?

Земли, сказать по правде, принадлежат пока её матери, но до мелочей ли сейчас…

– Я Телор-Кудесник, – отвечает незнакомец. – Киморт. Сопровождаю торговый обоз вместе с дружиной. А тут, э-э, отдыхаю.

Эсхейд лихорадочно думает, что бы такое сказать, чтоб он уж точно её на всю жизнь запомнил, и важно кивает, чтобы потянуть время.

– По делу значит, – говорит она. – Жаль. Приезжай другой раз без дела, я тебе округу покажу.

Телор отступает в сторону, так, что камень теперь надёжно прикрывает самое интересное, и спрашивает вдруг:

– Сколько тебе лет исполнилось?

– Пятнадцать, – гордо отвечает Эсхейд. И добавляет хвастливо: – Через пять лет я буду лучшим мечом севера!

– Вот тогда и приеду, – обещает киморт Телор. – А пока… Может, встанешь с моих штанов? Мне б одеться.

Эсхейд переводит взгляд вниз и понимает, что и впрямь стоит на штанах и рубахе, прежде, вероятно, белых, но теперь не понять – ещё бы, после того как на них потоптались и мечом истыкали.

– Ой, – растерянно выдыхает она и заливается краской, кажется, вся целиком.

Телор выгибает брови.

«Вот я дурища-то».

Эсхейд в смятении разворачивается и бежит, бежит опрометью через лес, как полоумный гурн, проламывая кусты, сшибая трухлявые пни и распугивая зверьё.

Лицо пылает.

Сердце бьётся часто-часто.

Меч кажется лёгким, как пушинка.

Обратный путь занимает у неё втрое, нет, вчетверо меньше времени. У городских ворот она замедляет шаг, потом отдыхает, привалившись лопатками к стене… Отдышавшись, вынимает из ножен меч и долго, придирчиво рассматривает своё отражение в гладком металле. И, как бы ни хотелось себе польстить, отражение космато, чересчур румяно и всё в поту – да к тому же ещё и рубаха на груди грязная.

Эсхейд вздыхает и понуро плетётся в город; сердце у неё не на месте, но вот с чего – никак не взять в толк. Не то чтоб она прежде не видела, что там у мужчины между ног, да и важных гостей ей уже приходилось встречать по поручению матери, пусть и не кимортов…

«Чудные дела».

Когда она проходит мимо рынка, старик торговец, обязанный ей жизнью с прошлого года, по обыкновению начинает махать руками, указывая на свой прилавок, и кричит:

– Поди сюда, поди! Возьми пирожка! Вон, с грибами, или дичиной, или с красной ягодой…

– Не хочу, – отмахивается Эсхейд вяло. – Не голодна.

Ей бы сейчас домой, к учёным книгам, чтоб охладить ум, а прежде, пожалуй, искупаться бы наконец.

Торговец, приземистый, с плоским затылком, похожий на узловатый пень, разевает рот:

– Как не голодна? – Седая бородища топорщится, как мох. – Ты-то? Как так? Не заболела ли? Или, что ль, влюбилась?

Он ещё не успевает договорить, а Эсхейд вдруг понимает о себе нечто новое, нечто очень-очень важное. Но что с этим делать – неясно. Сердце в смятении; руки начинают трястись, и она обнимает меч в ножнах крепко, как куклу, а по щекам у неё текут слёзы ручьями. Торговец пугается не на шутку, и другие лавочники тоже. Ей наперебой суют то пирожок, то леденец, то ягоды, то платок, то даже флягу с вином… Насилу удаётся вырваться и перебежками по переулкам вернуться домой.

Телора она видит тем же вечером, на пиру; он сидит подле её матери, улыбается ей и подливает вина. Его красивые волосы безжалостно стянуты в хвост шнурком, на белой рубахе – ни следа от надругательств, а на сером бархате кафтана горит серебряная вышивка.

Телор --">