Софья Валерьевна Ролдугина - В горе и в радости

В горе и в радости

***

На севере взрослеют рано, но до старости умеют веселиться, как дети.

Эсхейд исполнилось пятнадцать. Уже три года она ходит с матерью в дружине с дозором к Белым горам. И не просто отсиживается там в крепости, а наравне со всеми сражается с кровожадными тварями, которые прут из расколов, из ледяных пустошей. Для большинства их них жаркие солнечные лучи и яркий свет губительны, тех же, кто может жить не только во мраке и в холоде, ждёт добрая сталь.

И морт; но киморты присоединяются к дозору только зимой, в морозы, когда сила на стороне тварей.

Эсхейд пока не приходилось сражаться с кимортами бок о бок, но она уже прославилась и как воительница, и как достойная наследница своей матери, будущая наместница севера. Она выше своих одногодок и шире в плечах; тяжёлый меч ей вполне по руке. В последнем дозоре Эсхейд в одиночку вышла против здоровенной псины размером с гурна, исторгающей яд из пасти, и победила! Именно поэтому она спокойно качает головой, когда подружка, рыжая шкода Яська, шепчет, покрываясь румянцем до ушей:

– Айда за голыми мужиками смотреть!

– Надо больно, – отвечает Эсхейд, не поднимая глаз от учёной книги, а про себя думает, что, конечно, надо. Она даже знает, что за мужики: это дружинники, которые приехали из Беры, сопровождая торговые обозы. Нынче непривычно жарко, вот и решили они, небось, искупаться в ближней реке…

Но несолидно для дочери наместницы подглядывать из кустов.

– Как знаешь, – разочарованно тянет Яська. И встряхивает куцыми косичками: – А я пойду! Мужа тебе приглядеть?

– Себе пригляди.

Яська смеётся и кидается в неё ригмой. Спелой – видно, с обоза утянула. Или выпросила. Яська – она такая, мёртвого уговорит, оно и видно, что кьярчи в роду.

Эсхейд остаётся в покоях одна. От окна, на котором только что сидела подружка, веет летом – и лесом, и лугом, и рекой… Учёная книга никак не лезет в голову, буквы прыгают.

– Пойти, что ли, размяться, – тоскливо вздыхает Эсхейд. А потом хлопает сама себя по бедру: – А и пойду!

Подхватывает с крючьев меч в ножнах – и выбегает на улицу, только рубаха, выбившаяся из штанов, хлопает на ветру и тяжёлые косы по спине хлещут. Бежит через сад, по улице, мимо колодца, к воротам, а оттуда – по едва заметной тропе, которая ведёт вглубь леса, подальше от соблазнов: полян, где зреет красная ягода, Яськи с её дурными идеями, реки и голых мужиков.

В глубине леса, впрочем, тоже есть озерцо; и, думает Эсхейд, после упражнений вполне можно там окунуться.

Чем дальше от города, тем тише. Вскоре ветер перестаёт пахнуть дымом, хлебом и гурнами; свет делается зеленоватым, как на дне реки, а с мощных, кряжистых деревьев в три обхвата свисают бороды мха. В трухлявых пнях обитают жуки; в подлеске изредка что-то шуршит и скребётся, но твари из-за гор досюда не добираются, а больше никого Эсхейд не боится… Как-то давно из чащи вышла здоровенная красная лисица о двух хвостах, а с ней три крохотных лисёнка. Маленькая Эсхейд нисколько не испугалась и угостила её рыбой, за что удостоилась чести быть обфырканной. Лиса даже разрешила погладить себя между ушей, но называться, как в сказке, сестрицей и дружить не стала – чихнула и юркнула обратно в заросли. Один из мелких лисят помедлил и обернулся напоследок; Эсхейд загадала, что они обязательно встретятся вновь и тогда уж непременно подружатся, но пока это не сбылось.

…Идти до озера долго. По дороге она бесчисленное множество раз сражается с пнями и поваленными деревьями, и теперь рубаха у неё липнет к телу, косы растрёпаны, а меч кажется очень тяжёлым.

«Окунуться бы, – думает она, пробираясь через колючие заросли; синяя ягода не поспела ещё, за ней надо вернуться дней через десять. – Может, Яську по ягоды зазвать?»

Здесь под ногами толстый-толстый слой хвои, как пышный ковёр. Эсхейд ступает бесшумно, не потому что надо, а по привычке… а когда выбирается на поляну у озерца, то замирает.

На широком тёмном камне в мелкую искру, гладком, нагретом солнцем, сидит незнакомый белобрысый мужик.

Совершенно голый.

«Ох ты ж…» – думает Эсхейд.

Таких она, пожалуй, ещё не видела.

Он высокий – повыше многих дружинников, но плечи у него уже, а кожа нежная, светлая – ни шрамов, ни отметин. На тонком запястье – низка зелёных бусин, вот и всей одежды. Волосы гладкие, лёгкие, снежно-белые: они едва --">