Марина Валерьевна Кравцова - Девушка и Ворон

такого мужа, Таичка, чтобы с ним и правда было весело. Да где ж такого взять-то? Ладно, пустое… Свечу подай.

Девушка наконец-то открыла шкатулку, старинную, украшенную смарагдами и позолотой, и Тая осветила ее содержимое дрожащим сиянием свечи. Некоторое время Лиза задумчиво перебирала драгоценности.

— Вот он… — вытащила она большой малахитовый перстень. Ее ясные серые глаза затуманились. — Странный… красоты неописуемой — смотри, жилки в узор складываются, словно цветок в камне расцвел. Как живой. А все ж таки странный.

— Наследство славное… Бабушка ваша, да и матушка ее, ой непростыми были, — задумчиво проговорила Тая.

— Отчего же?

— Да так, — уклончиво ответила горничная. — Старухи, совсем древние, в Яблоньках много чего болтали.

— О бабушке Варваре Дмитриевне?

— О ней. Что была она… ну вроде как ведьма.

— Да вранье все. То есть, — благовоспитанно поправила себя Лиза, — неправда это. Но перстень-то как хорош!.. К нему и серьги здесь имеются. Надену на бал к Загорской, хоть какая-то приятность…

Она вновь посмотрела в окно.

— Что высматриваете в этакую-то ночь, Лизавета Алексеевна?

Лиза озорно улыбнулась.

— Может, диво какое? Таких ночей в году ведь четыре?

— Да, по одной на каждый из месяцев, в котором тридцать дней.

— Вот говорю — ты все знаешь. А знаешь ли о том, что, хотя доброе волшебство и скрывается от всех, из Небесного града спускаются на землю черная птица Сирин и белая птица Алконост, чтобы защитить людей от зла? Сирин плачет о грехах человеческих, а Алконост радуется, что прощает нас Бог. И тем, кто их видел, никакая нечисть уже не страшна.

— И вы, стало быть, барышня, в окно пытаетесь разглядеть посланцев небесных?

— Да я б и сама к ним полетела! Дал бы Бог крылья… Только они скорее к нам в Яблоньки прилетят, а не в Москву. Говорят, чудо-птицы обычные яблоки в целебные превращают!

— Так уж прям и в Яблоньки… Экая вы барышня выдумщица. Яблоневых-то садов сколько повсюду… так неужто их название деревни приманит?

— Нет, — Лиза вдруг погрустнела. — Ни в Яблоньки, никуда… Только вороны летают.

— Вороны? — Тая удивленно приподняла черную с изгибом бровь. Лиза не льстила — горничная и вправду была куда красивее ее самой.

— Да… Или один какой-то тут повадился. Все туда-сюда летает, даже на окно садился, в комнату заглядывал.

— Не к добру это, — нахмурилась Таисья.

— Да что такое? — грусть как рукой сняло, Лиза — олицетворенное непостоянство — смеялась опять. — Ты боишься, что ли? Думаешь, несчастье принесет? Вот уж чему не верю. Птица как птица… а, поняла! Опасаешься — а вдруг это сам Ворон Воронович, ветров внук, что девиц похищает? Ох нет, это все древние истории, и в Москве он тоже не появится.

— Ой, не скажите.

— Таичка… — пригляделась Лиза к Таисье. — Что-то мне кажется, ты больше знаешь, чем говоришь. Я права?

— Да ничего я такого не знаю, барышня. То же, что и все. Просто побереглась бы я на вашем месте, всякое же бывает. И спать ложились бы. Хотите или нет, а к балу-то вам готовиться.

— Ох уж этот бал… Но твоя правда.

Лиза неохотно соскользнула с подоконника…

Таисья помогла барышне переодеться и оставила ее помолиться перед сном. Сама тихо спустилась по лестнице на первый этаж, прошла к себе, приоткрыла окно… И, обернувшись пушистой серой кошкой, скользнула в ночную мглу…

Глава 3. Ночной извозчик

— Что же, Алексей Никитич… — заговорил Миша, когда они в крытом экипаже неспешно продвигались по ночной Москве к ее восточной окраине, где жил Измайлов с дочерью. — Раз уж так сложилось, стало быть, могу я с вами поговорить начистоту?

Измайлов улыбнулся в темноте.

— Отчего же нет. Со мной, Миша, ты всегда можешь быть откровенен.

— Да… отец покойный уважал вас, а матушка…

— Что же?

— Она всегда говорила, что чудесно было бы породниться Сокольским с Измайловыми. Если я… если Воронов вдруг не убьет меня на дуэли… могу я просить у вас руки Елизаветы Алексеевны?

Измайлов ничуть не удивился.

— Мне известно желание твоей матушки, Миша, и не буду скрывать, что оно вполне согласуется с моим. Но вопрос — согласится ли Лиза?

— О! — пылко воскликнул Сокольский. — Я приложу все усилия, чтобы понравиться Елизавете Алексеевне.

— Это будет не так-то просто, друг мой. Дочь моя росла без матери и, признаюсь, я немного ее избаловал. Лиза — своенравное дитя. --">