Валентин Афонин - Однажды навсегда

Валентин Афонин Однажды навсегда

Пролог

— …Ну ладно, — он смеется, вздыхает и закрывает глаза. — Спим…

— Спим… — Она согласно притирается щекой к его плечу и, мягко прильнув к нему всем своим существом, честно замолкает на несколько мгновений, но тут же опять чему-то тихонько смеется.

— Ну что ты? — добродушно укоряет он ее, тоже еле сдерживая смех.

Она не сразу находит ответ:

— Да я совсем запуталась, где тут у нас чье. Где твои руки-ноги, где мои, где твоя голова, где моя. Странно, правда? А почему так, а?.. — Хотя, конечно, и сама прекрасно знает, почему.

— Па-та-му, — изрекает он глубокомысленно.

С ним тоже, разумеется, все ясно, но она же хитрая лисичка, притворяется наивной:

— А почему потому?

— Потому что почемучка.

— А почему почемучка?

— Потому что дурочка.

— А почему дурочка?

— Па-та-му-шта-я-ти-бя-ку-ку.

— Хм?! — Восхищенно уткнувшись носом в его плечо, она замирает и зажмуривается, понимая, что он упрямо избегает всуе произносить заветное слово, которое одно и объясняет взаимное ощущение путаницы, забавного абсурда, и — дово-ольная, счастли-ивая! — вздыхает с сожалением: — Спокойной ночи.

— Доброе утро, — иронично-назидательно молвит он и сам же прыскает со смеху и переполняется счастьем, понимая ее настроение до мельчайших оттенков: она хохочет вместе с ним.

Какой там сон?! Вот и ночь на исходе, скоро утро, и устали зверски, и, кажется, обо всем говорено-переговорено, — «время уклоняться от объятий», — но… уже в который раз они умолкают, благоразумно-добросовестно выдерживая паузу, чтобы дать друг другу возможность уснуть, — напрасно!

И вот — помолчав — опять:

— Спишь?..

— Нет…

Негромкие, словно мысленные, голоса почти не нарушают тишины и покоя.

— Я, знаешь, что подумал?

— Да…

— Знаешь, да? — Он тихо смеется, нарочно поймав ее на слове. — А что ты знаешь? Ну-ка, интересно…

Она тоже смеется, предвкушая нечто, конечно, хорошее:

— Ну не знаю, не знаю! Заинтриговал — говори. Ну что?..

— Да так, ничего особенного. Обыкновенное чудо, вот и все.

— Ну?.. — поощряет она, опять ожидая сходства в ощущениях.

— Да ты же знаешь, — подтрунивает он, — сама и говори.

— Нет, сам! Ты первый начал, ну?..

— Да меня, понимаешь, как будто и не было до тебя…

— Ну?.. — Это ей знакомо и понятно.

— Как будто я сегодня… или вчера… родился заново. В двадцать два почти годочка, да?..

Она молча улыбается и, как бы кивая, снова мягкой щекой притирается к нему и глубоко-наполненно вздыхает.

А он — в порыве ответной нежности и благодарности — вдруг тоже сильно прижимается щекой и носом к ее голове, вбирая в себя такой удивительно родной запах ее волос.

Ну до чего же легко и точно она его понимает!

И как же ему хорошо с ней и просто!..

— Ну, спим…

На какую-то секунду он задерживает дыхание, чтобы не мешать ей встречным движением своей грудной клетки. Затем, осторожно меняя положение слегка затекшего тела, отодвигаясь и правой рукой обнимая ее за спину, нечаянно нащупывает острую, будто детскую, лопатку-крылышко и опять с удивлением ловит себя на том, что вот ведь действительно — как объяснить логически? — он и она настолько сейчас слитны, настолько одно, что и вправду не сразу сообразишь, где тут чье.

— Слушай, а ты знаешь… я тебя, кажется, предчувствовал.

Улыбаясь, он пытается припомнить, где и когда об этом подумал впервые, и вдруг с изумлением чувствует, как голова ее и расслабленная тонкая ручонка стремительно наполняются теплой тяжестью.

Ну и молодчина. Наконец-то под шумок тихонько, незаметно отключилась.

Немного жаль, конечно, что не дождалась и оставила его одного.

Но ведь было бы гораздо хуже, если бы случилось наоборот.

Не зря он боялся уснуть первым — то же самое и прошлой ночью. Да мало ли каким он мог оказаться во сне! Ну вдруг захрапел бы как бегемот! Кошмар!

А главное — тогда бы и ей было так же тоскливо остаться одной.

Ну то-то же!..

Довольный собой, посмеиваясь над собой же, он успокоенно вздыхает, закрывает глаза и словно отпускает себя по течению тихой ночной реки. Хорошо…

Воспоминания — отрывочные мысли, лица и события — мелькают, мелькают беспорядочно в усталом воображении, как отснятый материал в телевизионном мониторе.

Однако теперь он просматривает все это почти безучастно.

За хаосом, за вереницей --">