Юрий Иванович Когинов - Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

Юрий Когинов Недаром вышел рано Повесть об Игнатии Фокине

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Заключительное заседание Всероссийской конференции РСДРП (б) закончилось 29 апреля 1917 года поздно вечером. И в тот же день многие делегаты заспешили на вокзал, чтобы, не теряя времени, выехать домой.

Так в одном вагоне курьерского поезда, вышедшего в ночь из Петрограда в Москву, оказались Андрей Сергеевич Бубнов, Валериан Куйбышев и Игнатий Фокин,

Весна была в самом разгаре. По новому стилю, в отличие от Европы еще не принятому в России, уже наступило 13 мая, и погода стояла по-летнему теплая.

Вздувая парусом оконную занавеску, ветер доносил с мелькавших по сторонам поезда нолей и перелесков запахи свежего разнотравья и первой, только что проклюнувшейся из клейких, тугих почек нежной листвы.

Не хотелось спать и даже уходить от раскрытого окна.

Подставив ветру разгоряченное лицо, Куйбышев не мог скрыть восхищения:

— Какое великолепие вокруг! Выл бы я поэтом, обязательно заговорил бы стихами.

— Не огорчайся. Я тебе помогу, — почему-то улыбнулся Фокин. — Мне как раз пришли на ум подходящие стихи. Слушай:

Гей, друзья! Вновь жизнь вскипает.

Слышны всплески здесь и там.

Буря, буря наступает,

С нею радость мчится к нам.

Радость жизни, радость битвы,

Пусть умчит унынья след…

— Стоп, стоп, Игнат! — рассмеялся Куйбышев. — Так мы с тобою не договаривались!

— Нет уж, Воля, позволь дочитать до конца, — Фокин упрямо тряхнул своей рыжевато-каштановой шевелюрой. — В конце — главный смысл, если уж речь о нынешней весне:

Будем жить, страдать, смеяться,

Будем мыслить, петь, любить.

Бури вторят, ветры злятся…

Славно, братцы, в бурю жить!

— Ну и ловко же ты! — Валериан Куйбышев, а для родных и друзей просто Воля, порывисто встал с дивана, чуть не задев крупной, кудлатой головой верхнюю полку. — Андрей, да оторвись от записной книжки! Слышал, как меня Игнат разыграл?..

Они стояли сейчас в проходе купе — оба молодые, с пышными, слегка вьющимися волосами, на первый взгляд очень друг на друга похожие.

Однако стоило внимательно присмотреться — и конечно же виделась разница.

Куйбышев чуть повыше Игната, и шевелюра у него темная, с двумя едва наметившимися залысинками над крутым, выпуклым лбом, да и манера держаться — взрывчатая, импульсивная.

У Фокина тоже высокий, красивый лоб, темно-серые глаза за стеклышками очков в тонкой металлической оправе и удивительная, способная вспыхивать мгновенно, обворожительная улыбка.

Сначала даже не поймешь, какая она, эта улыбка — застенчивая, скромная или лукавая, даже ироничная?

Наверное, каждый раз разная, особенная. Но возникающая мгновенно — это точно. Вдруг чуть вздрогнут, поднимутся кончики узких, нервных губ, и все лицо становится на редкость живым и привлекательным, будто осветится изнутри.

Сейчас на лице Игната, несомненно, было написано еле заметное лукавство, вызвавшее бурный, заразительный смех Валериана.

— Да, меня — и моими же стихами! — повторил Куйбышев. — Значит, запомнил?

— Слово в слово, как видишь.

— Когда? В Самаре?

— Нет, еще в Петрограде. Помнишь, когда мы с тобою создавали пропагандистскую коллегию Петербургского комитета. Вот тогда ты впервые свои стихи прочитал. А сегодня они пришлись кстати. Разве не так? — и вновь приподнялись уголки губ, обещая очередную смену чувств.

Внезапно послышался вкрадчивый, осторожный стук в дверь. Проводник поставил на столик стаканы с горячим чаем, вызвавшие оживленную реакцию всех трех пассажиров.

Даже молчавший до этого Бубнов, что-то сосредоточенно записывавший в карманном блокноте, отложил свои занятия и с наслаждением потер руки.

— А знаете, чего недостает на столе? — произнес он, отпивая глоток из стакана.

— Яблочного варенья с брусникой, — в тон ответил Фокин. — Петербургский деликатес. Однако можно согласиться и на обычный рафинад.

— Ну, я не сластена! К тому же рафинад, без которого не приготовить варенья, на вес золота. А вот чего бы я с удовольствием отведал… — аскетически спокойное лицо Бубнова заметно потеплело, и он закончил почти мечтательно: — Самарского сдобного калача откушал бы!

— Губа у тебя, Андрей, не дура! — улыбнулся Куйбышев. — Только и знаменитую волжскую сдобу ищи теперь там, где и сахар — у спекулянта!

— Посему предлагаешь с высот несбыточных мечтаний --">