Владимир Сергеевич Березин - Поляков

была пуста и холодна.

Но они преодолели почти недельное путешествие, одна станция — Тайга — своим именем говорила многое. Решение было принято, и первый шаг на новую землю уже не значил ничего. Мужчина сошёл первым, подал даме руку. Спустили на землю девочку. Чемоданы принял сгустившийся из воздуха носильщик. Но вокзала видно не было — туман окутывал несколько деревянных зданий. То, что было перед ними, не было городом.

Они шли по деревянным настилам поперёк путей. Путей было много — даже по московской вокзальной мерке. Чемоданы плыли впереди.

Одно бревенчатое здание со скошенной крышей, пакгауз, другое — чистенький белый домик, наконец, вокзал — но не город, а преддверие его.

Дальше нужно было ехать на лошадях — к ним нёс уже носильщик небогатые чемоданы. Извозчик заломил неслыханную цену — два рубля. Сторговались, впрочем, на полуторах.

В этой начинающейся новой жизни всё было важно, и вот взгляд скользнул по вывеске «Межениновка». Имя было женское, гордого имени «Томск» нигде видно не было. Томск был целью и надеждой на будущее. К нему был привешен твёрдый знак, модный ныне, но тогда естественно удлинявший мужские имена.

Город был мужской, бедовый.

Город Томск — странный город, судьба его не проста.

То выпадет ему счастливая карта, расцветёт он и воспрянет, а то отнимут у города что-то — и зажмётся он и спрячется в тени своих соседей.

А началось всё в веке семнадцатом, когда в Москве ещё сидит Борис Годунов, машет рукой на восток — все государи того времени тянулись к Востоку. Границы были зыбки — это на западе был размечен каждый лесок, каждое поле.

А на востоке сидят тюрки да присоединённые только что татары, башкиры да мордва. Много народов бьют челом русскому царю. Конца этому простору не видно.

И вот машет Годунов-царь, велит строиться. Выводят писцы: «Под город место высмотреть, где пригоже, и на чертеже начертить, и велети место очистити и прося у Бога милости город поставить в крепком месте». Борис Годунов не просто основал Томск, он вколачивал гвоздь в новый забор, в границу царства. Он строил не сад, но крепость.

Место было благоприятным — и князь Тоян кланяется царю издали, да не униженно, потому он теперь русский подданный — обещает верную службу и охрану края. Медленно движется на восток граница русского царства, едут туда новые люди, по большей части отчаянные.

Пришли на реку Томь две казачьи сотни. Гаврила Писемский — начальник одной, а Василий Тырков — второй. Нашли место не сами — навстречу им выходят люди Тояна — снова кланяются. Отматывается обратно история, сначала власть приходила с востока, давала ярлык на княжение, текла с восхода на закат разная дань. Теперь обратно течёт дань, соболиная река, а на восход едут начальники.

Встали казаки, вколотили на Воскресенской горе острожную стену, стена с севера, обрыв напротив. Потом прибыл из Тюмени атаман Дружина Юрьев, привёз полсотни стрельцов да двух пушкарей. Застучали топоры — человек двести строили крепость. Сейчас — одна артель, а тогда — целая армия. Говорят, что закончили форт на реке Томь у впадения Укшуйки 7 октября 1604 года — так ли это точно, верен ли дневной счёт — нам неведомо. Писемский с Тырковым отписали в Москву, провернулись колёсики государственной машины, скрипнули писцовы перья — и получила крепость звание «Томский город». И историк Миллер спустя века напишет: «И по долговременном искании лучшего и способнейшего места в тамошней стране найти можно не было». А историк Миллер своё дело знал — немец из Ганновера, он описал Сибирь так, что до сих пор его записки не потеряли своего значения. Историк Герард Фридрих Миллер отдал России почти всю свою жизнь — и пятьдесят лет был академиком Петербургской академии наук.

И не зря вколочена в гору стена — волна за волной приходят непокорные племена, скачут на низкорослых лошадках всадники в мехах, осада следует за осадой. Да только потом граница движется дальше, к большим рекам, возникает Красноярск-город. Всё дальше отодвигаются враждебные племена. Перестают впиваться в плотный острожный частокол стрелы — последний раз при Петре I отгоняют от стен Томска казаки неприятеля. Рубеж веков семнадцатого и восемнадцатого встречает Томск не пограничным, а торговым городом.

По Московскому тракту везут из Европы разные разности, другие диковины едут в телегах и санях по Иркутскому тракту. Ямщики селятся --">