Владимир Сергеевич Березин - Поляков

вдоль дорог, государев люд зорко смотрит за караванами, а на дорогах купца уже поджидают лихие люди.

Медленно, будто суп на слабом огне, доходит до готовности город Томск. Густеет в нём жизнь, складываются её правила, крепчают дома, множится люд в Томске. Город спускается с горы — к Пескам, к Уржатке, к Заозёрью и Заистокам, к Верхней и Нижней Еланям.

Это уж потом, при Александре II, станет Томск губернским городом не хуже прочих. Потечёт из тайги золотой ручеёк, золотая жила заблестит на карте. Половина сибирского золота — золото томское. Полета пудов — вот вам томский драгоценный металл, богатство одних и разбойная зависть других. Ещё больше густеет жизнь в настоящем губернском городе.

Это не Аляска американской мечты, это не Джек Лондон конца девятнадцатого века — то середина этого века. Закон — тайга. Губернатор — почти царь. А золотопромышленник иногда сильнее губернатора, потому что сила его на дне деревянного лотка — это обильный золотой песок Мариинской тайги. Где золото — там жизнь. Снова рисковый народ едет на восток, новые люди уже не брёвна колотят в томскую землю, а ставят каменные дома — вот их уже пятьдесят, и плывёт над Томью тяжёлый малиновый звон, когда звонари тянут верёвки на десятке колоколен. Тянутся всё дальше улицы, расходятся веером от Воскресенской горы, богат город Томск.

Богатство его не только золото. Богатство его — дорога. Везут купцы в Европу мягкое пушное золото, везут из Европы железные машины, что от версты к версте становятся дороже золота. А уж масло… Про масло отдельная история. Томичи делали всем маслам масло — по губерниям нахваливали, до Урала возили. А соседи далеко — не то что нынче, губерния велика и обильна. Но за сталью машин, за крепким биржевым рублём всегда приходит печатное слово.

Когда-то, как семь городов о рождении Гомера, спорили семь губерний об университете. Университет, что орден, университет — почёт, драгоценная диковина. На радость жителям, на гордость им — и на чёрную зависть соседям. Давно царь не в Москве, а среди чухонских болот — там он, бородатый царь Александр III, что, по слухам, любит всё русское, и придумал специальный стиль.

Это он разрешил Томску основать университет.

Университет будет спасать Томск не раз. Вслед за университетом открылись институты, две с половиной сотни гимназий, сто тысяч человек ходят по улицам города. Да только железная дорога прошла чуть в стороне — ходили слухи, что поскупились на взятку золотопромышленники. Но это — вряд ли. Дело, кажется, в другом — леса да болота рядом, видно, забоялись инженеры-путейцы. Вроде в губернии Сибирская железная дорога, вроде и отводная ветка к ней есть, да всё не то. Былой транзит, былой размах, в котором левая рука — Московский тракт, а правая — Иркутский, пропал.

Но всё равно город живёт своей жизнью, в городе неудивительная уже забава — электрический свет, и из лужёных кранов течёт чистая водопроводная вода на радость кухаркам приличных домов. Не умолкая щебечут барышни на телефонной станции, суют штекеры в гнёзда. Вот что такое Томск накануне войны, которую потом одни назовут Империалистической, другие — Великой, а третьи позже поймут, что была она — мировая война, да не последняя, всего лишь первая.

Вот в этот-то город и приехала маленькая, никому не известная семья. Теперь они могут зваться — томичи. Иногда зовут жителей — томцы, а иногда и вовсе — муксунники. Глава семьи — юрист, жена — учительница. Он был родом с Орловщины, она — из Чистополя.

Николай Васильевич Поляков родился в 1874-м, в центре России, в Орле. Там его отец держал фонарное дело — по всему городу тусклыми маяками горели керосиновые фонари. Сын купца, Николай Поляков окончил юридический факультет, выбился из привычной среды.

Его жена была на шесть лет моложе. Александра Николаевна Полякова имела биографию, отличную от обычной в те годы. Она росла в дворянской семье — отец её был чистопольским нотариусом, человеком особого, западного гонора. Жил в нём белорусский гонор — оттого, что белорусское дворянство было особым, близким гордой Польше и надменной Литве.

Смешение народов на бескрайней русской земле навсегда станет частью жизни наших героев. У Николая Полякова — смешение это в крови, характер вмещает и запад, и восток. Восток ложился на эту душу странным, усиливающим противоположное образом — укрепляя аккуратность, будто противодействие --">