Станислав Борисович Рассадин - Фонвизин

кончины Фонвизина,
когда Вяземский взялся писать его биографию, но они оказались
решающими. Даже младшие современники умирали.
Впрочем, и сам Вяземский доверил читателю далеко не все из
добытого им, посчитав, что не настало время, да и нравы девят­
надцатого столетия, сравнительно чопорного, не располагали к тому,
чтобы разглядывать нестесняющуюся наготу века восемнадцатого.
И вот, если жизнь Пушкина мы можем восстановить почти по дням
(не только его, но и меньших братьев, хоть того же Вяземского), то о
Денисе Ивановиче сегодняшни автор сообщает с сожалением:
«Сведения о жизни и занятиях Фонвизина в 1767—1768 годах не
сохранились».
Два года вон из исторической памяти. И только ли эти два?
С Грибоедовым-то подобного не случилось. Не то чтобы Пушкин
понапрасну сетовал,— конечно, многое протекло сквозь вялые паль­
цы современников, но многое и зацепилось. Но если кому-нибудь
пришло бы в голову издать традиционный сборник «Фонвизин в вос­
поминаниях современников», получилось бы нечто донельзя худо­
сочное.
1 См.: М а к о г о н е н к о Г. П. Денис Фонвизин. М.— Л ., Гослитиз­
дат, 1961; П и г а р е в К. В. Творчество Фонвизина. М., Изд-во АН СССР,
1954.
5 В разговоре это был второй Бомарше (франц.).

7

Что делать, сказалось различие веков, пушкинского и фонвизинского. Иерархическое восемнадцатое столетие, в котором и иерар­
хия была особой: ценилась не только высота ступени, но характер
лестницы, и подъем на Парнас в сравнение не шел с подъемом на
Олимп,— оно молчаливо поощряло нелюбопытство и неблагодар­
ность.
Молчаливо в самом прямом смысле — путем умолчания.
Что ж, век ограбил, век пусть и возместит. Пробелы в биографии
писателя может заполнить жизнеописание его эпохи и тех ее деятелей,
которых она выставляла напоказ; порою нам придется разглядывать
Дениса Ивановича косвенно, через невольное посредство тех, в чью
тень ему случалось попадать... в тень опять-таки в смысле самом
прямом и полном, дурном для нас и подчас хорошем для Фонвизина:
она скрыла многие подробности его жизни, зато была и благодатна,
ибо защищала от жара неприязненной вышней власти.
Без биографии века тут не обойтись, тем более что Фонвизин —
спутник его, у них общие вехи. Открывается Московский универси­
тет, и он среди самых первых, рядом с Потемкиным и Новиковым
входит в класс его гимназии. Вступив в литературную жизнь как раз
тогда, когда писатели тужились родить истинно русский театр, соз­
дает, по словом Никиты Панина, «в наших нравах первую комедию».
Оказывается в центре борьбы за власть между Екатериной и ее свое­
вольно отстраненным сыном,— даже личная судьба Фонвизина зави­
сит от исхода драки. Реально, хоть и подчиненно, участвует в созда­
нии российской внешней политики. Разочаровывается и гибнет вмес­
те с последними надеждами на благую волю императрицы.
Фонвизину было восемнадцать, когда Екатерина взошла на трон;
он умер за четыре года до ее смерти, и судьбы их пересекались прямо,
притом отнюдь не так идиллически, как это выглядит под веселым
пером молодого Гоголя. Высвобождаясь из-под обаяния всепримиряющей легенды, Пушкин скажет сурово и жестко:
«Княжнин умер под розгами — и Фонвизин, которого она боя­
лась, не избегнул бы той же участи, если б не чрезвычайная его из­
вестность».
Итак, пусть пробелы в жизни Дениса Ивановича восполнит жизнь
века.
...Моя книга — попытка написать портрет сочинителя Дениса
Фонвизина. Определить характер. Высмотреть в истории живое че­
ловеческое лицо, вернее, ряд изменений лица — не волшебных, увы:
вот обнадеженный первыми начальственными ласками пухлячок-удачник бодро ступает на торную стезю; вот открываются перед ним пути
уже не торные, сулящие возвышение, от которого голова идет кру­
гом; вот иллюзии меркнут, а голова кружится уж не от успехов, а от
пришедших с неудачами болезней; вот... и т. д.
8

Соответственно в книге будет все, что положено биографическому
жанру: хронология от рождения до смерти, детство, отрочество и
юность, любовь и женитьба (не вполне совпавшие), путешествия и
политика, дела государственные и имущественные, болезни и прочие
беды — в той мере, в какой позволит количество сведений, сбере­
женных историей.
Но портрет п и с а т е л я — нечто совсем особенное. Писатель
всю свою жизнь пишет автопортрет на фоне эпохи и мироздания, даже
если --">