Леонид Львович Аронзон - Избранное

ЛЕОНИД АРОНЗОН ПРОЕКТ НОВОГО ИЗБРАННОГО^[1]

" О Господи, помилуй мя "

О Господи, помилуй мя

на переулках безымянных,

где ливни глухо семенят

по тротуарам деревянным,

где по булыжным мостовым,

по их мозаике, по лужам,

моей касаясь головы,

стремительные тени кружат.

И в отраженьях бытия

потусторонняя реальность,

и этой ночи театральность

превыше, Господи, меня

1961

ПАВЛОВСК

Уже сумерки, как дожди.

Мокрый Павловск, осенний Павловск,

облетает, слетает, дрожит,

как свеча, оплывает.

О август,

схоронишь ли меня, как трава

сохраняет опавшие листья,

или мягкая лисья тропа

приведет меня снова в столицу?

В этой осени желчь фонарей,

и плывут, окунаясь, плафоны,

так явись, моя смерть, в октябре

на размытых, как лица, платформах,

а не здесь, где деревья — цари,

где царит умирание прели,

где последняя птица парит

и сползает, как лист, по ступеням

и ложится полуночный свет

там, где дуб, как неузнанный сверстник,

каждой веткою бьется вослед,

оставаясь, как прежде, в бессмертье.

Здесь я царствую, здесь я один,

посему — разыгравшийся в лицах —

распускаю себя, как дожди,

и к земле прижимаюсь, как листья,

и дворцовая ночь среди гнезд

расточает медлительный август

бесконечный падением звезд

на открытый и сумрачный Павловск.

1961

" Все стоять на пути, одиноко, как столб, "

Рите

Все стоять на пути, одиноко, как столб,

только видеть одно — голубиный костел,

в полинялых садах, в узких щелях лощин

голубые расправив, как крылья, плащи

промелькнут стаи рыб в новолуние бед,

осветив облака, словно мысль о тебе.

За холмами дорог, где изгиб крутолоб

мимо сгорбленных изб появляется Бог.

Разрастается ночь, над тобой высоко

поднимается свет из прибрежных осок.

Каждый лист, словно рыбка, лежит золотой:

это крыльями жизнь поднялась за тобой.

Между разных костров — все одна темнота,

о, как тянет крыло, но не смей улетать.

Обгоняя себя, ты, как платье с плеча,

соскользнешь по траве, продолжая кричать.

Так не смей улетать в новолуние бед,

слышишь сосны шумят, словно мысль о тебе.

1962

" Все ломать о слова заостренные манией копья, "

Все ломать о слова заостренные манией копья,

в каждой зависти черной есть нетленная жажда подобья,

в каждой вещи и сне есть разврат, несравнимый ни с чем.

Вот на листьях ручек. Так давай говорить о ручье.

Вот на листьях ручей. Это ранняя влага и свет.

Я смотрю на тебя, отраженного в дикой траве.

Просыпаться? Зачем? Ты во сне наклонишься к ручью.

Я тебя ничему так до смерти и не научу.

О, забейся, как лист, и, схватившись за ветвь, наклонись,

все скользя по траве. и цепляясь, и падая вниз.

О, язык отраженья, о, вырванный с мясом язык,

повторяешь с трудом зазубренные кем-то азы.

Вот на листьях ручей. Ты к нему наклонись не дыша.

Безглагольный зародыш под сердцем, все та же душа.

Вот на листьях ручей. А над ним облака, облака.

Это снова скользит по траве, обессилев, рука.

Будут кони бродить и, к ручью наклоняясь, смотреть.

Так заройся в ладони и вслушайся: вот твоя смерть.

1962

ПЕСНЯ

Ты слышишь, шлепает вода

по днищу и по борту вдоль,

когда те двое, передав

себя покачиванью волн,

лежат, как мертвые, лицо

покою неба обратив,

и дышит утренний песок,

уткнувшись лодками в тростник.

Когда я, милый твой, умру,

пренебрегая торжеством,

оставь лежать меня в бору

с таким, как у озер, лицом.

1963

ПОСЛАНИЕ В ЛЕЧЕБНИЦУ

В пасмурном --">