Александр Семёнович Кушнер - Стихотворения. Четыре десятилетия

class="book">Подался на мгновенье.

Под стать библейской старине

В ту ночь была Волхонка.

Снежок приветствовал в окне

Рождение ребёнка.

Оно собрало нас сюда

Проулками, садами,

Сопровождалось, как всегда,

Простыми чудесами.

ДВА ГОЛОСА

Озирая потёмки,

расправляя рукой

с узелками тесёмки

на подушке сырой,

рядом с лампочкой синей

не засну в полутьме

на дорожной перине,

на казённом клейме.

– Ты, дорожные знаки

подносящий к плечу,

я сегодня во мраке

как твой ангел, лечу.

К моему изголовью

подступают кусты.

Помоги мне! С любовью

не справляюсь, как ты.

– Не проси облегченья

от любви, не проси.

Согласись на мученье

и губу прикуси.

Бодрствуй с полночью вместе,

не мечтай разлюбить.

Я тебе на разъезде

посвечу, так и быть.

– Ты, фонарь подносящий,

как огонь к сургучу,

я над речкой и чащей,

как твой ангел, лечу.

Синий свет худосочный,

отражённый в окне,

вроде жилки височной,

не погасшей во мне.

– Не проси облегченья

от любви, его нет.

Поздней ночью – свеченье,

Днём – сиянье и свет.

Что весной развлеченье,

тяжкий труд к декабрю.

Не проси облегченья

от любви, говорю.

В ПОЕЗДЕ

Не в силах мне помочь,

летя за мною следом,

пронизывая ночь

дождя холодным светом,

он плачет надо мной,

дымясь среди обочин,

и стёкол ряд двойной,

как стёганка, прострочен.

Так плачет только он

в сырой ночи без края,

цепляясь за вагон,

с запинкой, призывая

на помощь небеса,

листая наш словарик,

и каждая слеза

как маленький фонарик.

Он плачет надо мной,

блестящий дождь глотая,

любовь мою бедой,

виной своей считая,

твердя «Прости, не плачь», –

и сам в пылу внушенья,

как сердобольный врач,

нуждаясь в утешенье.

Он плачет потому,

что нет конца мученью,

что я кажусь ему

безжизненною тенью;

как с этой стороны

стекла, где ссохлась муха,

глаза мои темны,

в них холодно и сухо.

* * *

Жить в городе другом – как бы не жить.

При жизни смерть дана, зовётся – расстоянье.

Не торопи меня. Мне некуда спешить.

Летит вагон во тьму. О, смерти нарастанье!

Какое мне письмо докажет: ты жива?

Мне кажется, что ты во мраке таешь, таешь.

Беспомощен привет, бессмысленны слова.

Тебя в разлуке нет, при встрече оживаешь.

Гремят в промозглой мгле бетонные мосты.

О ком я так томлюсь, в тоске ломая спички?

Теперь любой пустяк действительней, чем ты:

На столике стакан, на лётчике петлички.

На свете, где и так всё держится едва,

На ниточке висит, цепляется, вот рухнет,

Кто сделал, чтобы ты жива и нежива

Была, как тот огонь: то вспыхнет, то потухнет?

* * *

Чётко вижу двенадцатый век.

Два-три моря да несколько рек.

Крикнешь здесь – там услышат твой голос.

Так что ласточки в клюве могли

Занести, обогнав корабли,

В Корнуэльс из Ирландии волос.

А сейчас что за век, что за тьма!

Где письмо? Не дождаться письма.

Даром волны шумят, набегая.

Иль и впрямь европейский роман

Отменён, похоронен Тристан?

Или ласточек нет, дорогая?

СИРЕНЬ