Лев Николаевич Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихи. Переводы. Переписка. Том 2

сном прожитые тогда; – сце-

нарии, актеры и пожары –

осадком в памяти, как будто

прочитал разрозненных сто-

летий мемуары.

 За валом вал, грозя, пере-

летал; сквозь шлюзы улиц по

дорожным стокам с полей тек-

ли войска густым потоком,

пока настал в безмолвии отлив.

Змеится век под лесом вере-

ница, стеной прозрачной зем-

ли разделив: там улеглась,

ворочаясь, граница.

–––––

 За то, что Ты мне видеть

это дал, молясь, теперь я

жизнь благословляю. Но и

тогда, со страхом принимая

дни обнаженные, я тоже не

роптал. В век закаленья

кровью и сомненьем, в мир

испытанья духа закаленьем

травинкой скромной вросший,

от Тебя на шумы жизни отзву-

ками полный, не отвечал дви-

женьями на волны, то погло-

щавшие в мрак омутов, без-

молвный, то изрыгавшие, играя

и трубя.

 В топь одиночества, в леса

души немые, бледнея в их

дыханьи, уходил, и слушал я

оттуда дни земные: под их

корой движенье тайных сил.

 Какой-то трепет жизни сла-

дострастный жег слух и взгляд

и отнимал язык – был лико-

ваньем каждый встречный миг,

жизнь каждой вещи – явной

и прекрасной. Вдыхать, смот-

реть, бывало, я зову на солн-

це тело, если только в силе;

подошвой рваной чувствовать

траву, неровность камней, мяг-

кость теплой пыли. А за ра-

ботой, в доме тот же свет: по

вечерам, когда в горшках дро-

жащих звучит оркестром на

плите обед, следил я танец

отсветов блудящих: по стенам

грязным трещины плиты пото-

ки бликов разноцветных лили,

и колебались в них из темно-

ты на паутинах нити серой

пыли.

–––––

 Но юношей, с измученным

лицом – кощунственным на-

меком искаженным, заглядывал

порою день буденный на дно

кирпичных стен – в наш дом:

следил за телом бледным, не-

умелым, трепещущим от каж-

дого толчка – как вдохно-

венье в сердце недозрелом, и

на струне кровавой языка

сольфеджио по старым нотам

пело.

 Тогда глаза сонливые огня

и тишины (часы не поправля-

ли), пытавшейся над скрежетом

плиты навязывать слащавые

мечты, неугасимые, для сердца

потухали: смех (издеватель-

ский, жестокий) над собой, свое

же тело исступленно жаля,

овладевал испуганной душой.

Засохший яд вспухающих уку-

сов я слизывал горячею слю-

ной, стыдясь до боли мыслей,

чувств и вкусов.

–––––

 Боясь себя, я телом грел

мечту, не раз в часы вечерних

ожиданий родных со службы,

приглушив плиту, я трепетал

от близости желаний – убить

вселенную: весь загорясь огнем

любви, восторга, без пития и

пищи, и отдыха покинуть

вдруг жилище; и в никуда с

безумием вдвоем идти, пока

еще питают силы, и движут

мускулы, перерождаясь

в жилы.

 То иначе –: слепящий мок-

рый снег; петля скользящая

в руках окоченелых и без-

различный в воздухе ночлег,

когда обвиснет на веревке

тело.

 В минуты проблеска,

когда благословлял всю меру сла-

бости над тьмой уничтоженья –

пусть Твоего не слышал при-

ближенья, пусть утешенья

слов не узнавал – касался, мо-

жет быть, я области прозренья.

 Скит

II.- 8.- 27 г. Острог. Замок.

400^[4] И. Бугульминскому

Не все ль равно, по старым образцам

Или своими скромными словами,

Не подражая умершим творцам,

Захочешь ты раскрыться перед нами.

Пусть только слов созвучие и смысл

Для современников невольно будет ясен,

Прост, как узор уму доступных числ,

И, как дыханье вечного, прекрасен.

Чтоб ты сказал измученным сердцам,

Измученным в отчаяньи скитанья,

И за себя и тех, кто молча там

Десятилетье принимал страданья.

Ведь Пушкин, смелый лицеист-шалун

И не лишенный, как и --">