Александр Големба - Я человек эпохи Миннезанга: Стихотворения

АЛЕКСАНДР ГОЛЕМБА. Я ЧЕЛОВЕК ЭПОХИ МИННЕЗАНГА: СТИХОТВОРЕНИЯ

ВОЛШЕБНЫЙ ФОНАРЬ

«Ах, полвека назад люди были проще...»

Ах, полвека назад люди были проще,

они читали Калинниковские «Мощи»

и Тургенева перелистывали заново,

и Лаврецкого им было искренне жаль,

и еще они почитывали «Новую скрижаль»

Пантелеймона Романова.

В этих книжках размусоливались дуновения и касания,

но всего милее были подробные описания

зыбкой ряби с утра на озерной воде,

отражения солнца в недвижности плеса,

пыли той, что вздымали линейки колеса,

панталон, сюртуков, пиджаков и т. д.

По душе им были издания Маркса (Адольфа)

И Маврикия Осиповича Вольфа,

И особенно Шеллер-Михайлов (титан!).

Это был тех лет наивных времен Голсуорси, –

впрочем лента цвела на Поддубного торсе,

тихо к полюсу брел Гаттерас (капитан!).

Перестали читать мы наивные книжки,

времечко нам не даст передышки,

воздвигая препоны бетонных плотин,

чтоб уж вовсе ничтожный наш съежился шарик, –

но прочли, отыскав философский словарик,

всё, о чем рассуждали Платон и Плотин.

Всё, о чем прошлый век рокотал на гитаре

(о, тогда керосин был еще фотоген ,

ибо свет порождал с некой силой магической…)

и о чем в немудрящей своей бочкотаре,

не найдя человека, грустил Диоген,

сей философ цинический.

ВОЛШЕБНЫЙ ФОНАРЬ

«Волшебный фонарь» – это старое слово,

наивное чудо, которому встарь

мы так удивлялись. Всё в жизни не ново,

не ново и слово «волшебный фонарь».

Вернее, два слова, сплетенные прочно

в случайном единстве понятий и фраз.

И осень. И трубы бурлят водосточно,

и молодость вновь прорезается в нас,

когда сочетаний блаженная сладость

иль ржавой листвы омраченный янтарь,

когда непрестанны, как детская радость,

два дивных понятья — волшебный фонарь!

Здесь всё, что когда-то таила планета

в забывчивый нетелевизорный век:

недвижность в слиянии тени и света

и всё, чем пока еще жив человек.

Здесь горя основа и счастья основа,

осенних прощаний блаженная гарь

и, как обещанье, как музыка слова,

глупейшая штука – волшебный фонарь!

ПОД КРЫЛОМ АИСТИНЫМ

Память в каждом живет человеке

о просторах родимой земли:

украинские чудо-лелеки,

верно, в клювах меня принесли.

И плыла под крылом аистиным

Украина сквозь марево гроз:

– Это что там еще за «людына»?..–

задала она птицам вопрос.

И отчизне ответили птицы,

что пока человек я простой,

что я песням хочу научиться

в упоеньи ее красотой;

и земля задышала как тайна,

а лелеки бросали во тьму:

– Что же, примешь ты хлопца, Украйна?

Отвечала Украйна: – Приму!..

Есть у сердца смешные привычки…

Это было довольно давно, –

отскрипели поповские брички,

пулеметные брички Махно;

стало легче дышать на планете,

с детской жадностью впитывал я

Украины задумчивый ветер

и летучий огонь бытия!

Украина моя золотая,

я вздымался в зенит голубой,

в тяжком «Дугласе» плыл, пролетая,

Украина моя, над тобой.

Я видал твои синие реки,

я прошел по твоим городам,

и о чем гомонили лелеки —

передам твоим струнным ладам.

Не при мне ль зажигала очаг ты

и стирала нашествий следы?

Я видал антрацитные шахты

и скопленья железной руды,

соляные я видывал плиты,

все дары твоей щедрой земли, –

полновесными зернами жита

надо мною созвездья текли!

Украина моя, Украина,

нынче прошлое просится в стих:

снова память встает,

как плотина над рекою свершений твоих.

Слово памяти в песнях окрепло

и гудит о борьбе и любви

и о том, что, как феникс из пепла,

поднялись поселенья твои.

Я люблю твой узорчатый Киев

на днепровском седом берегу,

он похож на сказанье, – какие

с --">