Ирина Николаевна Кнорринг - После всего: Стихи 1920-1942 гг.

ИРИНА КНОРРИНГ. ПОСЛЕ ВСЕГО: СТИХИ 1920–1942 (Алма-Ата: Вариант, 1993)

Зачем меня девочкой глупой

От страшной родимой земли,

От голода, тюрем и трупов

В двадцатом году увезли?

А.Л. Жовтис. Жизнь и судьба Ирины Кнорринг (Предисловие)

Поэтесса Ирина Николаевна Кнорринг (12/IV.1906-23/I.1943) умерла в оккупированном гитлеровцами Париже и похоронена на кладбище Иври. Извещение о ее кончине можно было опубликовать только в единственной выходившей тогда в городе русской газете «Парижский вестник», сотрудничавшей с фашистами, но близкие покойной на это не пошли. Среди небольшой кучки друзей, присутствовавших на отпевании в церкви Рю Люрмель, была знаменитая теперь мать Мария (Е.Кузьмина-Караваева), активная участница Сопротивления…

Девочкой И. Кнорринг увезли поздней осенью 1920 года из Севастополя, в который вот-вот должны были войти форсировавшие Перекоп красные войска. К трагическим событиям тех лет, стремясь осмыслить происшедшее, она не раз обращалась в своем дневнике, который вела на протяжении почти всей жизни. Тоска по родине становится одним из главных мотивов в стихах, написанных в Тунисе (где нашла приют русская эскадра и где в эвакуированном Морском корпусе служил отец Ирины) и позднее во Франции, в которой суждено ей было закончить свою сравнительно недолгую печальную жизнь.

В книге «Русская литература в изгнании. Опыт исторического обзора зарубежной литературы» (Нью-Йорк, 1956) Глеб Струве следующим образом характеризует творчество Ирины Кнорринг: «Поэзия ее очень личная — едва ли не самая грустная во всей зарубежной литературе. Через нее проходит тема тяжелой эмигрантской доли (с 1928 г. — жены и матери), безысходной усталости и неприкаянности. Тема эта трактуется без всякой позы, без всяких формальных поисков».

Во многих удивительных в своей искренности и эмоциональной насыщенности стихах И. Кнорринг звучит мысль о грядущем непременном возвращении на родину:

Я верю в Россию. Пройдут года,

Быть может, совсем немного,

И я, озираясь, вернусь туда

Далекой ночной дорогой…

Или в другом стихотворении:

И больно вспоминая марш победный,

Я поклонюсь вчерашнему врагу,

И если он мне бросит грошик медный —

Я этот грош до гроба сберегу.

Так писала она в свои неполные восемнадцать лет…

В середине двадцатых годов Николай Николаевич Кнорринг с женой и дочерью перебирается в Париж, где Ирина учится в организованном П.Н. Милюковым «Франко-русском институте социальных и политических знаний», изредка печатается в издаваемой им газете «Последние новости». Там же сотрудничал в течение многих лет в качестве музыкального критика ее отец.

Нелегко жилось семье в эмиграции. Приходилось перебиваться случайными заработками (некоторое время девушка с матерью работали в кукольной мастерской). Приобщение И. Кнорринг к поэтическому творчеству определило ее эпизодические контакты с К. Бальмонтом, Б.Зайцевым, М.Цветаевой, Тэффи, Г.Ивановым и совсем молодыми русскими поэтам эмигрантами, среди которых был и ее будущий муж Юрий Борисович Бек-Софиев (умер в Алма-Ате в 1975 году). Посещала она и собрания кружка «Зеленая лампа» у З.Н. Гиппиус и Д.С.Мережковского. Однако сколько-нибудь заметной активности в политической и литературно-общественной деятельности эмиграции И.Кнорринг не проявляла и кроме лирических стихов ничего не печатала. Кажется, лишь однажды, как писала мне не так давно ныне покойная И.В. Одоевцева, «Ирина Николаевна взяла на себя труд по редактированию» одной из ее книг.

В 1927 году И. Кнорринг вышла замуж. Родился сын. Семейные проблемы в жизни и творчестве стали занимать все больше места. В стихах молодой поэтессы находит отражение скромный и трудный быт русских парижан, тех, кто встает «в шестом часу утра», кто думает о простых и важных вещах — хлебе и работе. Она пишет о маленьком сыне, о его будущем, которое в чужой стране представляется туманным и проблематичным («Кто ты? Русский? Француз? Апатрид?»), о тихих домашних радостях, о своей болезни (диабет), которая была мучительной и неизлечимой. Она вспоминает о бегстве из Крыма, об отрочестве, проведенном в лагере эмигрантов в Бизерте, там, где доныне видятся ей «пересветы арабских костров», и — еще и еще! — о --">