Светлана Васильевна Кекова - Плащ с двойной подкладкой (из старых тетрадей)

Светлана Кекова ПЛАЩ С ДВОЙНОЙ ПОДКЛАДКОЙ (из старых тетрадей)

* * *

Мать в лесу ребенка нянчит,

у нее цыганка клянчит:

«Дай копейку, дай пеленку,

погадаю я ребенку!».

Червь в лесу деревья точит,

птица мелкая поет.

Кто нам голову морочит,

жить спокойно не дает?

Путник в греческом хитоне

в лес собрался по грибы,

на его видны ладони

иероглифы судьбы.

Каждый символ что-то значит:

вот — земля, а вот — огонь…

Но в глубоких складках прячет

человек свою ладонь.

Плащ надев с двойной подкладкой,

он не хочет в мир иной,

он доволен кисло-сладкой,

горькой участью земной.

Крепнет капель перебранка,

гриб под деревом торчит,

спит ребенок, а цыганка

то хохочет, то молчит.

Тишина сродни безлюдью,

дождь подобен молоку,

черный ворон кормит грудью

вороненка на суку.

И, имея смерть в резерве,

что же в жизни видит он?

В небе — крести, в сердце — черви,

темный лес со всех сторон.

И человек, и мошка

Мир сей сложен, и посему смертен.

св. Василий Великий

1.

Мир смертен, потому что он непрост.

Луна встает над миром в полный рост.

Ты говоришь: «Луна встает над миром

и тянет к нам прощальные лучи…».

Я отвечаю: «Лучше помолчи,

не то она проявит сходство с сыром,

А взглянет вверх узбек или чуваш —

появится чурек или лаваш!»

Луна лежит, как пресная лепешка,

а рядом — соль рассыпанная звезд.

Мир смертен, потому что он непрост —

в свой час умрут и человек, и мошка.

2.

Как фолиант, зачитанный до дыр,

внезапно превращается в жилище

твоей души,

так весь подлунный мир

для человека есть источник пищи.

Смотри вокруг — и зрение насыть,

корми любовью слух и осязанье…

В реке подвижной рыбам легче плыть,

вода для птиц страшна, как наказанье

за их грехи.

Воды зеркальный ад

внезапно поглощает тело суши.

и рыбы не плывут, а вверх летят,

ведь рыбы — птиц загубленные души.

3.

Голодным ли мерещится съестное

иль сытый размышляет о еде,

когда сосна, как существо лесное,

пугливо отражается в воде?

* * *

«В колыбель ко мне прилетал коршун», —

говорил некогда Леонардо,

и в руке левой сжимал ковш он,

и со шкуры мертвого леопарда

он смывал пятна, он звезды в небе

истреблял, он мертвых искал в Эребе,

а простому смертному не по чину

знать тоски тайну, любви причину.

Мы собой коршунов зря кормим,

подставляя клювам уста, очи:

нужно вырвать страсти свои с корнем,

чтобы смыть пятна с лица ночи.

Нужно, друг мой, крепким быть в вере,

нужно в доме плотно закрыть двери —

Бог уже не изменит Своей позы,

а из глаз Бога текут слезы…

* * *

Памяти Иосифа Бродского

Путь отреченья, путь соблазна и поздней страсти жар и бред…

Зеркальна и шарообразна тьма, обступающая свет.

В России снег печальный выпал. Не он ли на глазах у всех

золой забвения засыпал твое молчание и грех?

Сестра, покинувшая брата, расколотую воду пьет,

На губы спящего Сократа приносят пчелы сладкий мед.

В краях, где Бога узрит инок, где сын встречается с отцом,

топя забвенье в сладких винах, мертвец пирует с мертвецом.

То, что для нас — любовь и память, для них, быть может, — смерть и яд…

Молчаньем время обесславить не так уж трудно, говорят.

Молчит чело, и грудь, и плечи. Ты вечность переходишь вброд,

И смертным медом русской речи испачкан твой, Иосиф, рот.

Ангел бедный

1.

Ангел бедный,

ангел чудный,

лес мелькает изумрудный

за стеклом немытым.

По дороге поезд мчится,

птица Аль в стекло стучится,

словно конь копытом.

--">